Ежи Пильх - Песни пьющих

— Как тут не пить, когда все пьют? Как тут не пить, когда все пьют? Как тут не пить, когда все пьют? Как тут не пить?

И стоял бы так бедолага до Судного дня, стоял бы так до дня выписки из больницы, стоял бы и лил слезы, если бы доктор Гранада в самую безысходную минуту не призвал его наконец к себе, не усадил в кресло и не разразился такой примерно речью:

— Скоро вы отсюда выйдете, пан Ударник, и если вам удастся по выходе не пить, не пейте, изо всех сил держитесь, но при этом сообщайте всем и каждому, что вы пьете. Так вы избежите располагающих к выпивке стрессов, избежите множества тягостных хлопот, и неприятностей, и даже соблазна, вас не настигнут разочарованные и зловеще выжидательные взгляды. Высокое алкогольное звание, пан Ударник, вам нелегко далось, и теперь и для вас, и для вашего пошатнувшегося здоровья будет лучше, если вы сохраните сложившийся образ. Не надо ничего ломать. Вы переступили наш порог как алкоголик и — ради собственного психического комфорта, а также ради душевного покоя ваших искренних друзей — выйдете отсюда якобы неизменившимся, а по сути — всего лишь в маске алкоголика. Не пейте, но говорите напрямую либо с помощью нехитрых намеков давайте понять, что вы пьете. Как можно дольше и как можно убедительнее врите, что пьете, тем более что рано или поздно вы все равно запьете.

И слезы тотчас высохли на заросших седой щетиной щеках Ударника Социалистического Труда, и камень свалился с его души, и вышел он из кабинета доктора Гранады с просветлевшим лицом, и, выйдя, еще более просветлевший лик свой нам явил.

Меня не раздражало лицемерие Колумба Первооткрывателя, меня не раздражал даже его наставительный тон и невыносимый апломб, но меня несказанно раздражало то, что некоторые его аргументы были неоспоримы.

— Нету никакой философии пития, — твердил он, — есть только методика пития. Зато, — безотчетно менторским жестом он поднимал кверху палец, — зато есть философия отвратного самочувствия. В целом смысл человеческого существования сводится к перманентным стараниям улучшить самочувствие, чему могут, к примеру, служить идеология, религия, технический прогресс, материальные блага, а также — питие, точнее, умело применяемая методика пития. Иными словами, главное в жизни — исправлять дурное самочувствие, правильно используя методику пития. Это не всегда удается. Если самочувствие становится настолько отвратительным, что даже испытанная методика пития не помогает, или если методика пития разлаживается и вместо того, чтобы улучшать самочувствие, его ухудшает, — тогда да, тогда возникают проблемы. У меня подобных проблем нет, — подчеркивал он, водружал на нос очки, открывал французский перевод Нового Завета и якобы углублялся в чтение.

Он был прав, и правота его, пусть раздражающая и пугающая, была неоспорима. Когда эта штука (здесь мне почему-то трудно щегольнуть термином «методика пития»), итак, когда эта штука разлаживается, из темнеющих и углубляющихся с каждой минутой вод реки, на берегу которой ты ищешь душевный покой, раньше или позже начнут высовываться руки мертвецов.

Но пока воды были чисты и легки, как дыхание. Я вышел из отделения для делирантов, за спиной у меня была двадцатиминутная поездка на такси и укрепляющие четыре по пятьдесят, под рукой — откупоренная бутылка, светлая река блаженного покоя тихо струилась, я был в отличной форме, правильно применяемая методика пития безотказно поддерживала хорошее самочувствие, на душе было покойно — никаких тебе истерических всплесков, никаких судорожных движений, никаких поползновений отхлебнуть прямо из горла. Я методично пил из стакана — маленькими, точно отмеренными глотками по двадцать пять грамм каждый — и столь же методично трудился. Наполнял ванну горячей водой, насыпал не скупясь порошок «Омо-Колор», готовился к стирке. Автоматическая стиральная машина отказала еще до краха коммунизма и до распада обоих моих браков.

Я выл, не слыша собственного воя, но, похоже, и вправду выл, они, во всяком случае, утверждали, что вой мой был страшен, страшен. Они сновали по квартире, их было немного, но все равно я не в состоянии был их сосчитать. Откуда они взялись? Из литературы? Сошли со страниц «Процесса» или «Дара Гумбольдта»? Явились из вымышленного мира романа, где описана сцена обыска или ареста? Я поднимал непослушные веки: честно говоря, я опасался, что вижу набитый цитатами из классики делирический сон, что еще не закончился сезон аморфных литературных призраков, но один из них склонился надо мной, поправил подушку, в нос ударил кожаный запах куртки, терпкий запах одеколона, и меня обуяла такая ужасная жажда, что я готов был слизать с этого кожаного весь одеколон. Вместе со слюной капля бы, возможно, и набралась — правда, одна капля не приносит облегчения, и все же, пока длится обманчивая минута ожидания, страх чуточку ослабевает. Я ощутил запах и избавился от делирических страхов, литературе решительно и бесповоротно пришел конец, в моей комнате несомненно кто-то был. Я повернул голову, возле матраса должна была стоять бутылка с безотказным остатком — на один-два глотка. Как-то, помню, в подобном состоянии я повернул голову и увидел наполовину полную бутылку. Господи, да это было все равно что ария Моцарта, все равно что рассуждения Лейбница о совершенстве Бога, но сейчас… сейчас не было вообще ничего, даже пустой бутылки не было у моего изголовья. Я протянул руку, вернее, моя трясущаяся рука сама пустилась на поиски, поползла как ящерица, тщетно ощупывая пространство, все дальше и дальше — нет, ни-че-го. Тот, что поправлял мне подушку, присел на край матраса и вытащил из-за пазухи бутылку «бехеровки». Вид знаменитого зеленого стекла, должен сказать, не столько меня подкрепил, сколько обострил внимание — теперь я довольно отчетливо видел: в двух шагах от кровати стоял кто-то еще, а в глубине комнаты, в углу, сидел на кресле третий. Еще раз подчеркиваю: то были не бредовые видения (хотя по прошествии сорока, а может, и ста сорока дней я не только имел полное право, но просто обязан был бредить), то не была галлюцинация. И теперь, описывая это, я всеми силами стараюсь избежать литературщины, всяких там давным-давно затасканных эффектов: мол, неизвестно, казалось это рассказчику или происходило на самом деле. Нет. В моей комнате вне всяких сомнений находились три человека, хотя третий и впрямь смахивал на призрак — очень уж своеобразное и по-прежнему невнятное моему взгляду было на нем одеяние, а голову закрывал капюшон.