Мэрилин Робинсон - Галаад

Зрелость – прекрасное, но очень короткое время. Ты должен насладиться им в полной мере, пока оно не закончилось.

Полагаю, душа в раю должна наслаждаться чем-то более близким вечной энергичной зрелости, нежели любому другому нам известному состоянию. По крайней мере, я на это надеюсь. Не то чтобы рай мог разочаровать меня, но я верю, что Боутон прав, утверждая, будто право фантазировать о небесах – самое большое удовольствие этого мира. Не вижу, в чем он может заблуждаться, если смотреть на это именно так. Разумеется, мне приятна мысль, что твоя мать может обнаружить меня там молодым и сильным человеком. Там нет ни мужчин, ни женщин, они не женятся и не выходят замуж, но mutatis mutandis [25]это было бы здорово. Ох уж эти mutandis! Какая смысловая нагрузка в одном слове!

И Джон Эймс говорит «аминь».

Сегодня утром я проснулся рано, а это все равно что сказать: в эту ночью я почти не спал. Я беспрестанно прокручивал в голове мысль о том, что должен уделять внешнему виду чуть больше внимания, чем привык делать в последнее время. У меня целая копна волос, хотя они и растут неравномерно, но там, где они еще есть, они довольно густые и совершенно седые. Да и брови у меня тоже седые и густые. Когда волосы отрастают, они начинают закручиваться в самых немыслимых направлениях. Контур радужки моих глаз стал чуть более расплывчатым. Хотя у меня всегда были глаза какого-то неопределенного цвета, теперь они стали светлее. Мои нос и уши явно выросли по сравнению с годами зрелости. Я знаю, что неплохо выгляжу для человека моих лет в том, что касается внешности. И все же возраст – странная штука. Вчера ты стоял на стуле и играл моими бровями, распрямляя волоски и наблюдая, как они закручиваются обратно. Ты думал, это смешно, так оно и есть.

Что ж, я чисто выбрился, надел белую рубашку и немного отполировал туфли. Думаю, благодаря таким приготовлениям становится очевидна разница между пожилым джентльменом и чудаковатым старикашкой. Знаю, твоей матери больше подходит первый вариант, но иногда забываю приложить необходимые усилия, и эту оплошность я намереваюсь исправить.

В конце концов, я отправился в церковь и ждал, пока в святилище не станет светло. В итоге я так и уснул, сидя на скамье, и это было весьма кстати, потому что, не обнаружив меня в кабинете, Боутон-младший заявился сюда. Я чувствовал себя почти так же, как тень бедного Самуила должна была чувствовать, когда ведьма вытащила его из Шеола. «Зачем побеспокоила меня?» На самом деле я провел утро за молитвами в темноте, прося Господа дать мне мудрость, чтобы правильно обойтись с Джоном Эймсом Боутоном. И потому, когда он разбудил меня, я тут же осознал, что моя мрачная старая змеиная сущность передала бы его филистимлянам в обмен на пару лишних минут сна. Я действительно презираю эти пафосные ситуации, когда кто-то застает меня спящим в самых странных местах в самое странное время. Твоя мать всегда говорит людям, что я всю ночь читал и писал, иногда так и бывает. А иногда я просто не сплю целую ночь, мечтая погрузиться в объятия Морфея.

(На самом деле я настоятельно рекомендую молиться в такие моменты, потому что зачастую они наступают, когда действительно нужно что-то решить. Здесь, в темноте, мне удалось обрести хладнокровие, полагаю, именно это и позволило мне заснуть. Проблема была в том, что я заснул слишком крепко. Физическое тело может истребовать сон с животной жадностью, как известно. И пробуждение сопровождается недовольством, как и случилось бы на этот раз, если бы меня не посетило воспоминание о том, что я хотя бы молился о спокойствии. Однако не могу утверждать, что спокойствие меня посетило.)

Итак, первые слова, которые произнес Джек Боутон, звучали так: «Мне очень жаль». Он сел на скамью, дав мне время прийти в себя, что было очень мило с его стороны. Я заметил, что он тоже приоделся – в пиджаке, с галстуком, а свеженачищенные туфли сильно блестели. Он оглядел помещение, оценивая его убранство, которое, как мне известно, являет собой образец обнаженной простоты, в отличие от роскоши утонченных старых церквей. Неудивительно, ведь наша обитель Господа была возведена в качестве временного святилища.

– Ваш отец служил здесь, – заметил он.

– Довольно долго. Церковь не сильно изменилась с тех пор.

– Как и церковь, в которой я вырос.

Церковь пресвитерианцев очень походила на нашу, но они заменили ее пару лет назад весьма внушительным зданием из камня и кирпича. Ее опутывали уже довольно густые заросли плюща. Боутон говорит, что если ему удастся хоть немного «состарить» колокольню, то у них получится настоящая древность. Он предложил нам переплюнуть пресвитерианцев по части возведения псевдодревностей путем закладки нашего нового здания на фундаменте в катакомбах. Наверное, я внесу такое предложение.