Мэрилин Робинсон - Галаад

Чуть позже малышка, перенося воду, разомкнула ручки, пролила воду на руку матери и засмеялась, а мать набрала воды в руки и полила ей на животик. Малышка засмеялась и стала брызгать на мать обеими руками, а девушка принялась брызгать в ответ, пока малышка не заплакала, и тогда девушка сказала: «И не думай плакать! А чего ты хотела, когда ты так себя ведешь?» Она обняла ее и притянула к себе, опустившись на колени в воде, и принялась чинить «дамбу» свободной рукой. Малышка попыталась что-то сказать, и мать произнесла: «Это лист. Лист дерева. Лист», – и вложила его девочке в ручку. А солнце сияло так ярко, как только могло, над этой темной рекой, но большую часть света поглощали деревья. И пели цикады, и ивы стелили по воде длинные ветви, и тополя с ясенями пели свою летнюю колыбельную, наполняя воздух тихим шуршанием.

Спустя какое-то время мы сели в автомобиль и вернулись домой. Глори сказала: «Я ничего не понимаю в этом мире. Ничего».

Это пришло мне на ум, потому что помнить и прощать – действия прямо противоположные. Несомненно, в большинстве случаев так и бывает. Не мне прощать Джека Боутона. Лично мне он причинил вред только косвенный и незначительный. Или, по крайней мере, можно сказать, что во всех поступках он не ставил себе первостепенной цели навредить мне. Если один человек потерял ребенка, а второй – безрассудно «промотал» свое отцовство и выбросил, как нечто ненужное, это не значит, что второй человек согрешил против первого.

Я не прощаю его. Не знаю даже, с чего можно начать.

Вы с Тобиасом играете во дворе. Ты надел кепку с символикой «Доджерс» на заборный столб, и вы вдвоем кидаете в нее камушки. Точность, вероятно, вам только предстоит обрести. «Ну вот!» – восклицает Т. и морщится, подпрыгивая с крепко сжатыми кулаками, словно промахнулся совсем чуть-чуть. И вы опять идете собирать камушки, а Соупи тащится сзади на почтительном расстоянии с таким видом, как будто шествовать в этом направлении ее вынуждают исключительно личные дела.

Я пытался вспомнить, что делали птицы до того, как появились телефонные провода. Им было бы куда сложнее найти насест при свете дня, а ведь им явно нравится находиться в таком положении.

И вот появляется Джек Боутон с бейсбольной битой и перчаткой. Вы с Т. бежите по улице ему навстречу. Он занес перчатку над твоей головой, и тебе это понравилось. Ты ухватился за нее обеими руками и шагаешь рядом с ним широкими шагами, босоногий, с голым животом, как какой-то маленький первобытный вождь. Я не могу разглядеть подтеки от фруктового мороженого у тебя на животе, но знаю, что они там есть. Т. несет биту. Поскольку Джек никогда не бывает расслаблен, меня не удивило, что вид у него слегка напряженный. Вот он проходит через ворота. Я слышу, как он разговаривает с твоей матерью на веранде. Разговор складывается хорошо. Полагаю, мое сердце предпочло бы, чтобы я еще немного посидел в этом кресле.

Вы втроем заняли угол двора. Джек делает пробный удар. Вы с Т. бросаетесь вперед и в сторону, словно хотите поймать мяч. Оказавшись в непосредственной близости от мяча, вы поднимаете перчатки, чтобы защититься от удара, и мяч со стуком падает на землю где-то рядом. Но постепенно вы понимаете, как делать верхний бросок с выносом руки. Приятно наблюдать за вами, за вами троими. Наверное, пойду на улицу и посмотрю, что у него на уме. Я знаю: он что-то задумал.

Он хотел знать, буду ли я завтра у себя в кабинете в церкви. Я подтвердил, что утром буду. Значит, он придет поговорить со мной.

Жаль, у меня не осталось больше моих фотографий тех лет, когда я был моложе, наверное, потому, что я верю: когда ты прочтешь эти строки, я не буду старым, и когда мы увидимся в конце твоей долгой счастливой жизни, ни один из нас не будет старым. Мы будем как братья. Вот как я представляю это себе. Иногда, когда ты залезаешь ко мне на колени и устраиваешься поудобнее, я чувствую эту легкую проворную силу в твоем теле и тяжесть твоей головы, когда ты замерз после игры с разбрызгивателем на газоне или разогрелся от вечерней ванны и лежишь в моих объятиях, теребя меня за бороду, и рассказываешь, о чем ты думал. И это невероятно приятно, и я представляю, как твое детское отражение найдет меня на небесах и прыгнет в мои объятия, и эта мысль приносит мне неуемную радость. И все же первая фантазия приятнее и больше похожа на правду, как мне кажется. Мы ничего не знаем о небесах или почти ничего, и, я думаю, Кальвин прав, не рекомендуя любопытствующим спекулировать на тему того, что Господь не посчитал нужным открыть нам.