Мэрилин Робинсон - Галаад

Я неплохо поспал. По понедельникам я остаюсь дома, когда могу, это мой традиционный день для отдыха. Так что утром у меня была возможность подумать и помолиться, а также немного разобрать полки, и пока занимался этим, я задумался над следующем: что я хотел бы сказать себе, если бы пришел сам к себе за советом? На самом деле я делаю это регулярно, как любой здравомыслящий человек, но в моих мыслях прослеживается одна тенденция: при решении спорных вопросов каждая часть уравнения уравновешивает другую почти математически, это правда, но, с другой стороны, хотя я и обнаруживаю некое равенство умозаключений, интересное по своей сути, оно не позволяет ничего решить. Если я начну записывать размышления на бумаге, вероятно, я смогу мыслить с большей строгостью. Там, где требуется решение, оно должно быть возможно в принципе. На самом деле непринятие решения – это один из двух вариантов, которые у меня есть, так что для решения должен отводиться свой момент. То есть поведение с целью уклониться от принятия решений, предпринять какое-либо действие равносильно решению не предпринимать никаких действий. Если бы я мог разместить в одном конце всего континуума возможностей решение не предпринимать никаких действий, а в другом – решение действовать, то все пространство между ними отошло бы к уклонению от решения, что, по сути, означает отсутствие действий. Полагаю, это вполне логично.

Как бы там ни было, речь о том, что я должен сделать особый нейтрализующий акцент на возможности совершения действий, которых я боюсь, а именно – рассказать твоей матери то, что должен.

Вопрос: Чего ты боишься больше всего, странник, стоящий на пороге смерти?

Ответ: Я, странник, стоящий на пороге смерти, боюсь оставить мою жену и ребенка в неведении в обществе человека, моральные качества которого вызывают большие вопросы.

Вопрос: Что заставляет тебя думать, будто его общение с ними или влияние на них окажется настолько существенным, что сможет им навредить?

Что ж, отличный вопрос, тот самый, который я никогда не додумался бы сформулировать сам. Ответ прозвучал бы следующим образом: он пару раз заходил к нам и однажды был в церкви. Не сильно впечатляет. Правда в том, что, когда я стоял там, на кафедре, и смотрел на вас троих, вы походили на красивую молодую семью, и мое возмущенное старое сердце восстало у меня в груди, былое томление, которое я тщательно скрывал, как я уже говорил, охватило меня. Я почувствовал себя точно так же, как чувствовал, когда наблюдал красоту жизни других людей, оскорблявшую и обижавшую меня. А еще я чувствовал себя так, словно смотрел на вас из могилы.

Что ж, слава Богу, я тщательно все это обдумал.

И раз уж я говорю честно, добавлю, что на протяжении, быть может, последних двух месяцев, я ощутил некие перемены в отношении людей ко мне. Вероятно, это лишь отражение того, как я веду себя с ними. Быть может, я не понимаю столько, сколько должен. Быть может, я не слишком логичен в своих высказываниях.

Правда в том, что я не хочу быть старым. И, разу-меется, не хочу умирать. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня трясущимся плешивым стариком. Я отдал бы все, чтобы ты мог увидеть меня в молодости или зрелости, это не имеет особого значения. Я еще был подтянут и бодр, когда мне перевалило за шестьдесят. В этом я пошел в деда и отца. Я никогда не был худощав, как они, зато я был сильным и очень крепким. И даже сейчас, если бы сердце не подводило меня, я мог бы сделать еще очень много.

Я не должен винить себя за то, что испытываю такие чувства. Господь плакал в Саду в ночь предательства, как я много раз говорил прихожанам. Сейчас во мне говорит не нерастраченное язычество, заставляя бояться того, чего я должен ждать с нетерпением, хотя моя печаль определенно сочетается с постыдными чувствами, чувствами совсем иного рода. Конечно, конечно. «Кто избавит меня от сего тела смерти?» [20]Что ж, я знаю ответ на этот вопрос. «Не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока» [21]. Я воображаю некий восторженный пируэт, нечто вроде полета к тому рубежу, когда ты был так молод, что твое тело еще почти не знало, что есть усилие. Павел просто не мог иметь в виду что-то кардинально иное. Так что следует ждать именно этого.

Я говорю это, потому что действительно чувствую себя так, словно угасаю, причем не в медицинском смысле. И я чувствую себя так, как будто меня вычеркнули из жизни, как будто я какой-то отставший солдат и люди забывают подождать меня. Вчера ночью мне приснился сон. Во сне я был Боутоном, и все события происходили с ним. Бедный старый Боутон.