Александр Моралевич - На десерт

Но что же мешало этому Гавлышу Веньке сказать пламенные обличительные слова? Вот что ему мешало: бросим мы взгляд левее могилы Тита Ефремовича, которую в данный момент обкладывают венками и лентами пять парадно раззолоченных офицеров, а там кованая в лилиях и розетках ограда, за оградой глыба из порфирита (символизируя родство с Красной армией), и на глыбе иссечен портрет молодецкого мужчины, на погонах большие звезды, грудь припорошена орденами, и эпитафия гласит:»Генерал-майор Вениамин Миронович Гавлыш».

Значит, мёртв он, зять Тита Ефремовича Кологрива. А судить по датам на порфирите — совсем незадолго до тестя был призван к ответу небесному бойкий военнослужащий. И мало кто ведает, что руку к этому, хоть и косвенно — опять приложили евреи.

Ох, уж и ездил он, Вениамин Миронович Гавлыш! Ох, уж любил автомобильную гоньбу! Никаких полагающихся генералу шофёров, всегда сам за рулём. Было дело — и зубы как есть высадил он об баранку, но духом не пал и говорил жене своей Валентине: ничего, мол, баба, по счастью — на пороге двадцать первого века я окорзубел. В прежнее время у самого Джорджа Вашингтона какой был зубной протез? Деревянный! К жене с поцелуем прильнёт, так у неё потом полный рот заноз. А мне вон какую фарфоровую красоту учинил дантист! Для естественности даже кривозубье подпущено, и цвет специально не белоснежный, а курильщицкий, номер четырнадцать.

И говорили про Гавлыша в ХОЗУ МО СССР, что Гавлыш — это гунн, которому скифы по всегдашнему скифскому недомыслию выдали водительские права. И ни с какими другими версиями не встревайте: как есть вся генштабовская общественность думала, что только от автомобильной гоньбы примет смерть генерал Гавлыш.

Только по-другому распорядилась судьба, и однозначно как тесть — от евреев — перестал, по меткому выражению японцев, отбрасывать тень генерал Гавлыш. И уж этих евреев надлежит нам вывести на чистую воду, и в анфас, и в профиль их дать, чтобы неповадно было другим.

…Закапываться далеко нет резона, но ближайший предтеча этих Шнайдеров жительство имел в Гомеле. Шнайдер — оно по-еврейски значит «портной». Портным и был старичок Арье-Лейб. Зряшно будет сказать, что вровень стоял этот портной с нынешними портными. Нескундепые, простецкие одеяния пошивал Арье-Лейб. Вот какого разряда был он портным, про которых говорят:»Портной гадит — утюг гладит». Того самого фасона пошивал сюртуки, лапсердаки и жилетки Арье-Лейб, который называется почему-то «пожар в слоновнике».

Однако, клиентура у старика роилась. Шил Арье-Лейб сикось-накось, но вот втюрить заказчику сшитое — тут на помощь он не звал никого. На предъявление клиенту заказа имел старик зеркало, да чуть примутненное, да и стоит зеркало не по отвесу, а увалено чуть назад. И поставит клиента перед зеркалом в свежеизготовленной одежде Арье-Ллейб, а сам вроде за пуховкой, за щеточкой отлучится. Возвратится тут же обратно и тревожно кричит жене:»Хава, Хава, ты мужика сей момент не видела?» — «Ой, не видела», — отзывается жена. — «Да куда же он деться мог? — волнуется Арье-Лейб. — Вот только что мужик тут стоял, а теперь стоит барин!»

Смышлено придумано, а?

А в еврейских общинах тех времён всё опутано было нищетой и невежеством. К русскому языку обратиться — так ни в зуб ногой в языке страны проживания не желает кумекать еврейство. И одежду носят евреи — всё российское население потешается, держится за животы. И на что уж три царя: Александр № 2, Александр № 3., Николай № 1 пытались хотя бы в школы выцарапывать еврейских детей — не пускают в школу детей евреи, стоят стеной. Достаточно, мол, еврейскому дитю знать для счастья в жизни Тайч-Хумеш, книги Исход, Левит, Бытие, Числа и Второзаконие. А остальное всё — от лукавого. А кто из евреев осмелится ребенка в школу отдать, да русский язык штудировать, да русскую мирскую одежду носить — тому херем, херем, херем!

А херем, доложим — подавительное, изгойское дело. Хуже площадного побиения камнями. Кому херем объявлен — вся община на него волком смотрит. И всей семье его будут тумаки, синяки и шишки.

Тут из Пруссии (вот опять от них, с Запада, нет бы из Луцка или из какой-нибудь прочей, но нашей зачуханности, а опять-таки нет!) пошло поветрие такое: Гаскала. Спешно стирай, еврей, в ударном порядке стирай с лица тысячелетнюю паутину невежества, и в науку, еврей, в мировую цивилизацию, на острие просвещенческого копья!

Биндюжники, всем известно — грубый и бесстрашный народ. Про еврейских корчмарей и говорить нечего, некоторые к полицмейстеру дверь ногой открывают. А уж пшеничные перекупщики и негоцианты — с ними, бывает, и губернатор ручкается. Да не два пальца, указательный и средний подаёт, а всю пятерню.