Дмитрий Евдокимов - Добрые времена

Бессонов легко снимает дерн. Насыпь перед носом постепенно увеличивается, сказывается археологическая выучка, когда копали шурфы. Глубина позволяет усесться на корточки. Можно и оглядеться.

Рожнова не видать совсем, только через каждые две секунды вылетает увесистая куча земли. Зато вещмешок Анохина пока на самом верху.

— Святослав Игоревич, уснули? Без обеда останетесь!

Анохин начинает копать энергичнее. Вот и он садится на корточки, осторожно выглядывая из-за бруствера.

— Хорошо тем, кто полтора метра на коньках и в шляпе, — шипит Светик. — А я когда откопаю в свой рост?

— Ребята, дайте попить! — услышали они хриплый басок Рожнова.

— А твоя фляжка где? — удивился Ромка.

— Пустая, — прохрипел Боб. — Селедка — зараза. В животе булькает, а пить все равно хочется!

— Эх ты, теоретик! — смеется Ромка. — Лови!

— Поживее работайте! — начинает торопить старший лейтенант.

Видно, и в его планы не входит остаться без обеда. Он хвалит Бессонова за идеально отвесные стенки окопчика, снисходительно не замечает хитрости Анохина, стоящего в своем окопе чуть ли не на коленях. Звучит бодрая команда строиться, и рота как на крыльях летит к столовой, куда усталость девалась! Однако сумрачное настроение ребят не проходит. То один, то другой взглянет на командира исподлобья, тая невысказанную обиду.

После обеда — два часа строевой подготовки на плацу. Бесконечные «налево, направо, на караул, кругом». По-прежнему рота держится отчужденно, не слышно обычных шуточек. Даже Рожнов не пристает к старшему лейтенанту со своим постоянным «Я правильно делаю?».

Перед отбоем у палаток появился полковник Кислица.

— Зашел попрощаться. Завтра уезжаю в Москву. Вернусь к сдаче экзаменов.

Ребята кинулись к нему, как к родному. И этого милого интеллигентного человека они еще недавно считали солдафоном? Надо же так ошибаться! Кислица сочувственно кивал головой, когда обиженные наперебой рассказывали ему о печальном эпизоде с газами. А разгоряченный Рожнов даже лег на землю, чтобы продемонстрировать, как чуть не упал во время пробега Анохин, запутавшись в собственных длинных ногах.

— Это аракчеевщина! Не потерпим! — кричал возбужденно Светик.

— Мы прямо предупреждаем — будет «коллективчик», — сказал Родневич.

— Как это? — не понял полковник.

— Коллективное неповиновение, — гордо объяснил Стас. — Он нам — «налево», а мы стоим. «Направо» — опять стоим. Часов двенадцать так простоим, все запляшут! Я знаю, в одной части коллективчик сделали, наутро командира отстранили — поминай как звали.

Кислица насупился.

— Ну, вы полегче. Здесь ведь армия, а не институт. Раз приказано, надо выполнять. Потом Ванечкина в какое положение ставите? Он ведь тоже молодой специалист.

— Как «молодой специалист»? — ахнул Бессонов. — Я думал, ему лет сорок.

— Да нет, ваш одногодок. Я с его отцом когда-то служил. Он погиб уже после войны. Так сказать, при исполнении служебных обязанностей. Сын суворовское училище кончил, а в этом году — высшее училище имени Верховного Совета. С отличием, между прочим. За что и получил сразу старшего лейтенанта. Вы у него первые. Ну, погорячился парень по молодости. Так ведь и вы не сахар, а?

Подавленные услышанным, ребята вынуждены были признать, что они далеко не сахар.

Уже лежа в просторной палатке, где одновременно размещалось десять топчанов, первое Отделение первого взвода продолжало спорить, прощать или не прощать досадившему старшему лейтенанту.

— Да бросьте вы ерепениться! — кричал уже забывший про колотье в боку Рожнов. — Командир всегда прав.

— Есть же общечеловеческие нормы поведения, — возражал Светик. — А он с нами, как с быдлом! Почему сам не надел противогаз? Я бы посмотрел на него!

— Так у него же не было.

— Взял бы мой. Я с удовольствием бы уступил.

— А ты вообще поставь себя на его место. Еще не такое бы отмочил.

— Вот уж нет!

— Это ты сейчас с позиции солдата рассуждаешь. Забываешь, что бытие определяет сознание.

— А что, Боб прав, — неожиданно поддержал его Бессонов. — Вспомни про Мишку.

Действительно, Мишка, год назад кончивший институт и работающий теперь в каком-то министерстве, изменился до неузнаваемости. Забегал в институт теперь «только на минуточку», то и дело вскидывая к глазам левую руку с часами, а в правой волоча тяжелющий портфель.

— Завтра — коллегия, — объяснял он озабоченно станке друзей. — Мой вопрос слушают. Очень важный. О состоянии и мерах по улучшению.