Дмитрий Евдокимов - Добрые времена

— Так если я напишу все, что думаю, его действительно надо снимать. Мое твердое убеждение, что основной гвоздь проблемы — он сам. Поскольку давно уже достиг своего уровня некомпетентности. Помните «принцип Питера»?

— Ну, если уверен в этом, так и пиши. Только доказательно, с фактами.

Роман смущенно заерзал на стуле, потом в упор взглянул на Демьянова.

— Но это же страшно. Вот так взять и вынести приговор человеку.

Демьянов неожиданно побагровел и сплюнул в корзину из-под бумаг.

— Тьфу! Интеллигентствующий хлюпик!

— Я? — замотал головой Бессонов. — Ну а как же гуманизм?

— Разве гуманизм заключается в жалости? Ты жалеешь Ромова, а коллектив, который страдает из-за плохой клубной работы, кто пожалеет? Наше с тобой дело писать правду. А снимать или не снимать Ромова — пусть решает общественность.

Засунув в мундштук сигарету и жадно затянувшись, Демьянов, уже успокаиваясь, снова спросил:

— Значит, статья будет сугубо отрицательная? Все одной черной краской?

Роман задумчиво теребил странички блокнота.

— Нет, кое-что мне поправилось. Киностудия, например. И знаете, какой напрашивается вывод?

— Ну?

— Тут не только от профессионального уровня руководителя зависит. Еще в большей степени успех зависит от увлеченности человека своим делом.

— Хорошая мысль! — одобрительно, совсем по-учительски сказал секретарь.

— И еще. Ведь в чем-то Ромов и прав.

— В чем же?

— Одна администрация Дома культуры, без тесных контактов с профсоюзом и комсомолом, ничего не добьется.

— Верно, — усмехнулся Демьянов, — хотя не ново.

— Не ново?

— Ты же знаешь, что я занимаюсь историей завода?

— Вижу, как к вам ветераны с воспоминаниями ходят.

— Вот-вот. Я тебе сейчас кое-что покажу, в порядке иллюстрации к тезису, что «новое есть хорошо забытое старое».

— Любопытно.

— Очень.

Слегка кряхтя, Василий Федорович достал из большого шкафа переплетенную объемистую панку.

— Это подшивка пашей многотиражки за 1935 год. Сейчас, минуточку. Вот читай.

Роман начал читать вслух:

— «В недавно открывшемся Доме культуры всегда людно. После шести часов вечера сюда приходят члены парткома и заводского комитета профсоюза. Кто разбирает жалобы трудящихся, кто организует кружки, кто занимается спортом...»

Бессонов поднял глаза на улыбающегося секретаря:

— То есть центр массовой работы...

— Вот именно. После работы — вся работа в Доме культуры. А у нас сейчас? Чиновники! Ни дать, ни взять. Сидят по кабинетам в галстучках. Что завком, что комсомолия твоя. Бывают только на мероприятиях! Откуда же жизнь будет в Доме культуры, если актив сам там не бывает?

— Стоп! — невежливо остановил Роман развоевавшегося старика. — Простите, ради бога, Василий Федорович. Но вы натолкнули меня еще на одну мысль. Я все мучился, пытался определить, что меня беспокоило, и, наконец, вот, когда вы сейчас стали говорить, дошло...

— Ну? — односложно спросил Демьянов, поглядев на парня сбоку, как обиженный воробей.

— Как бы это сказать, — Роман даже щелкнул пальцами, не находя сразу необходимых слов. — Понимаете, для кого у нас Дом культуры? Для всех? Нет, только для талантов. Понимаете? Ну вот, скажем, я не обладаю никакими талантами. Да и возраст не для учебы. Короче, ни в один кружок меня не возьмут. Да я и сам не пойду, потому что стесняюсь. И что же получается? Выходит, что делать мне в Доме культуры практически нечего. В кино раз в неделю сходил, ну, может, еще на танцы. Нет кружков или клубов по увлечениям. Чтоб я мог прийти и сыграть в шахматы. Просто так. С таким же любителем, как я. Либо в настольный теннис. Либо в бильярд, наконец. Или книгу какую-то, фильм обсудить. То есть нет возможности просто прийти и приятно провести время. Как?

— Одобряю, — согласился Демьянов. — Тем более что сейчас народ уже больше в отдельных квартирах живет и общается только либо на работе, либо на той же фабрике-кухне.

— Ну что ж, — заулыбался Роман, — кажется, яснее стало. Спасибо. Пойду, пожалуй, писать?

Статья получилась большой. Почти на всю полосу. Роман не утерпел, побежал в типографию, не дожидаясь, пока тираж привезут в экспедицию. Взял номер прямо с печатной машины и, с удовольствием вдыхая запах типографской краски, начал перечитывать фразы, вдруг ставшие будто незнакомыми.

Он ждал с замиранием немедленных телефонных звонков — ругательных и одобрительных, но весь день было удивительно спокойно.