Иван Арсентьев - Преодоление

Одну из воинствующих групп таких сорванцов возглавлял девятилетний Алик, сын Геры и Марека Конязевых. Марек целыми днями занят в НИИ, Гера — на радио, поэтому ежегодно летом к ним приезжала Герина мать «смотреть за ребенком». А ребенок между тем по-прежнему относился к ней, как к досадному, но не вечному неудобству, придуманному специально родителями в наказание ему за баловство. Теперь он бабку дразнил «засаленным пузом» — новое прозвище, услышанное Аликом от своего папы. Прежними кличками «гадина» и «зануда» одаривал ее лишь в моменты, когда она окончательно выводила его из терпения бесконечным нытьем, поучениями, наставлениями, которые он вынужден был терпеливо сносить во избежание родительских подзатыльников и прочих «воспитательных мер», как говорил дед Сиплов, он же «Мерин».

По характеру Алик был мстительным. Стоит, бывало, скромно потупившись, слушает очередной «молебен», а сам соображает, какую бы каверзу подстроить бабке, чтоб она поскорей убралась к своему деду. Но бабка уезжала в начале осени, и тогда наступало другое мучение — школа.

Бабка, живя полжизни на Волге, боялась панически воды. Она ни разу не искупалась в реке, а если видела, что кто-то из ее семьи приближается к берегу, она заболевала «форменным — по ее выражению — нервозом». Для нее что река Волга, что речушка Мокрая, что лужа дождевая перед домом — все равно. Стоило Алику направиться с ребятами на речку, как на верху оврага тут же возникала бабка в нелепом, вечно засаленном на животе халате и принималась за свое:

— Али-и-и-ик, не лезь, там глубоко! Али-и-и-ик, ты обмочишься! Али-и-ик, ты утопишься! Али-и-ик, не разжигай костер, искра в глазик попадет, ослепнешь!

Алик из себя выходил — так стыдно было ему перед сверстниками. А те нарочно корчили рожи, дразнили его ехидно: «Али-и-к, ты обсикаешься! Али-и-ик, ты…»

«Чтоб б ты сдохла, гадина!» — шептал себе под нос Алик и назло старухе лез туда, где глубже, и назло швырял в костер сухой бурьян и подбрасывал палкой жар, чтоб летело больше искр. Весело! Интересно!

Два дружка Алика, подражая ему, прыгали по островку, орали и кривлялись в диком плясе, донимали надоедливую старуху, маячившую на краю оврага.

В это время подчиненный просто-Фили, молодой, проинструктированный непосредственным начальством водитель, подкатил автоцистерну к трубе, принимавшей в себя скудные воды речки Мокрой, и открыл кран спуска. Черный густой бензин толстой струей хлынул в воду и исчез в трубе. А метров через двести труба извергла его в тот овраг, где на островке Алик с приятелями жгли костер и подкидывали палками вверх горящую траву.

Раздался неистовый крик бабки. Поверхность речки вдоль всего оврага вспыхнула оранжевым пламенем. Жуткий треск пронесся по оврагу. Огонь взмыл к солнцу и, вихляя, загудел. На островке истошно кричали, метались в ужасе дети. И тут вдруг бабка, боявшаяся до ужаса воды, бросилась в страшную пылающую речку спасать погибающего внука. Языки пламени сразу охватили ее до пояса. Она не достигла островка, который успели покинуть ребятишки, упала, ослепленная, корчась от невыносимой боли, и захлебнулась зловоньем горящего бензина.

Круцкий, словно оглашенный, бежал по территории завода. Это выглядело сверхъестественно. Встречные с недоумением оборачивались ему вслед, а он продолжал бежать, держа направление в транспортный цех. Он торопился изо всех сил.

Ворвался в кабинет, встал перед столом свояка. Тот, сидя, посмотрел снизу вверх и точно ему пинком поддали: отпрянул испуганно.

Круцкий схватил со стола увесистый чернильный прибор и, ни слова не говоря, запустил в голову родича. Но спортивный просто-Филя увернулся, и письменный прибор, хряснувшись в стену, рассыпался. Круцкий упал на стул и схватился за голову:

— Погубил! Все погубил, проклятый! Все пошло прахом: старанья, многолетние труды, все насмарку! Гад ты ползучий. Тварь безмозглая!

— Чего ты? Чего ты? — бормотал начальник транспортного цеха, позеленевший от подступающего страха.

— Подлец! Дегенерат! Скотина! Что ты натворил, негодяй!

— Чего ты? Чего ты?

— Как в твою идиотскую башку стукнуло вылить отработанный бензин в речку?

— А чего? Я первый, что ли? И другие выливали.

— Так они же умные! А ты сжег тещу Князева!

— Как?

— Чтоб ты сам сгорел, ублюдок! Он еще спрашивает!

Наконец свояк уразумел, из-за чего произошло страшное ЧП.

— Пойдешь под суд! — заключил Круцкий.

— За что? Я никого не сжигал.