Андрей Цунский - Горячая вода, миллион кубометров

Завести машину с турнепсом в заднице тоже не получилось. Ее увозили со двора на буксире. При этом никто не старался даже из вежливости сдержать смех. Профессор был близок к помешательству.

Профессора Гроссмана Плейшнером за глаза зовут до сих пор. Все его машины с тех пор какого угодно, но не красного цвета.

«Rain, rain, la-la-la-la-la-la-la…» – печально завывает магнитофон «Весна» на окне у Таньки Лобановой. Она нашего возраста, но мы для нее – никто. Справедливости ради – она для нас тоже никто.

Но мелодия вполне соответствует обстановке. В четверг с утра зарядил дождь. Мелкий. Но теплый. Чтобы такая-то мелочь нас остановила! Мы на футбольном поле, уже откоряли, меня засунули в ворота, и битва началась. Третий матч до десяти голов подходил к концу со счетом девять – девять. На меня смотрели убийственно.

Родиончик замыслил очередной финт, но поскользнулся, и Колька Васильев нанес с пяти метров пушечный удар в середину ворот. Я прыгнул на мяч без всякой надежды и выставил вперед кулаки без перчаток.

Придя в себя, я обнаружил, что все смотрят вверх. Мяч был тяжелый и грязный, скользнул по рукам и теперь медленно, как кирпич, летел за тюремный забор.

Такое случалось регулярно. Дальше все должно было идти по сценарию: крики жалобными голосами «Дяденьки, киньте мячик!», беготня к воротам тюрьмы и звонок в окошко караульных, а там – выкинут, ну или сначала покуражатся часок. Но тут – чудо! Мяч вылетел из-за забора минуты через две и шлепнулся на землю, даже не подпрыгнув, так он размок.

Я отразил пенальти, и Родиончик зачмокал губами и жизнерадостно крикнул мне: «Люблю я тебя, сучку! Цунич, ты…» Но в это время Колька снова пробил, и матч кончился. Родиончик сразу изменился в лице:

– Только похвали тебя. Чтоб ты на воротах повесился, козлина!

Колька тем временем осматривал мяч. С удивлением он извлек из-под шнуровки…

Да знаете ли вы, дети двадцать первого столетия, что такое шнуровка на футбольном мяче?! Даже про великого футболиста Кевина Кигана говорили когда-то: «Это настолько джентльмен, что даже если дает пас на голову, мяч никогда не прилетает шнуровкой вниз!» Красные следы от этой самой шнуровки еще не прошли у меня на кулаках после Колькиных ударов. Зато можно было спокойно поменять камеру и не покупать новый мяч. Впрочем, внешняя оболочка тоже размокала и рвалась…

…Извлек из-под шнуровки бумажку, в которую были завернуты двадцать пять рублей и записка: «Пацаны, будьте людьми! Киньте чаю с угла!»

Мы были честными пацанами. Мы еще многого не знали, в частности и того, что четвертак – это цена одной пачки грузинского чаю за этим забором…

Вшестером мы минут десять делили. Сколько чая по тридцать шесть копеек можно купить на двадцать пять рублей. Слегка недоставало до семидесяти пачек. Мы добавили своей мелочи и отправились в гастроном.

Продавщица удивилась, куда нам столько, но Родиончик немедленно ответил: «В поход идем. Двумя классами, на неделю!» Пришлось добавить еще восемь копеек – на два бумажных пакета, в один семьдесят пачек точно не влезали.

Вернувшись во двор, Родиончик попробовал кинуть пакет, как и просили, с угла, но тот был слишком легкий, или была у него, как это правильно называется, большая парусность, но только пакет не взлетал высоко и возвращался назад, как бумеранг. Но наш конструктор (вспомните хотя бы историю с арбузами!) тут же сбегал за бечевкой. Привязал к ручкам обоих пакетов полкирпича и начал раскручивать конструкцию, как австралийский абориген сигнальную трещотку. Пакеты взмыли вверх.

Они закрутились как раз над забором. На грани между «там» и «тут». Над границей двух миров… И если с этой стороны мы следили за этим кружением с любопытством, то представьте себе, с каким отчаянием смотрел кто-то на это сооружение с другой стороны, да еще и не понимая, что там летит, – он ждал маленького кубика, а тут – не пойми что. Ветер усилился. Он снес наш «вертолет» за забор, и тут пакеты, размокшие от дождевой влаги, порвались, и над тюрьмой пролился новый, чайный дождь.

Такого «Ура» не слышал никакой Брежнев на демонстрации у кремлевской стены! Гагарин не был так оглушен встречей восхищенных землян! «Битлз» получали аплодисменты потише на самых отчаянных стадионах!

Никакие крики «Стоять!», «Все на месте!», «Стреляю без предупреждения!» уже не могли испортить праздника по ту сторону забора…

Мы благоразумно смылись со двора.

Недели через две во время футбола к теннисному столу подошли двое мужчин строгого вида. Они смотрели на нашу игру и словно чего-то ждали. Тут Родиончик завопил очередному вратарю: «Люблю я тебя, сучку!» – мужчины кивнули друг другу и ушли со двора. А через полчаса они вернулись, поставили на теннисный стол десять тортов и два ящика лимонада. Ничего не сказали, развернулись и ушли. Торты были связаны по пять, коробка на коробке. На верхнем торте лежала пачка грузинского чаю за тридцать шесть копеек.