Катерина Яноух - Рядом с алкоголиком. Исповедь жены

– Кто это? – спросил еще сонный Эдвард, показывая пальцем на Рихарда.

И правда, кто он, собственно? Знакомый? Друг? Хороший друг, который… Да нет!

– Я тот, кто очень-очень любит твою маму, – ответил Рихард, прежде чем я успела собраться с мыслями, и вскочил с постели. К счастью, он еще не успел снять трусы-слипы. – Пойдем, я отведу тебя в кроватку, – предложил Рихард.

Эдвард, протестуя, завертел головой.

– Не-е-т… Я хочу спать с мамой.

Конечно, он добился своего. Одинокие мамы почти никогда не скажут своему любимому ребенку «нет». Дитя разведенных родителей… Невинный, побежденный в битве, развязанной супругами из-за своего эгоизма. Как можно ему в чем-либо отказать? Как его не баловать? Он залез ко мне, обнял ручонками за шею. Моя мама. Только моя и никого другого. Он бормотал что-то непонятное мне в ухо. И так мы спали втроем. С одной стороны от меня Эдвард, с другой – Рихард. Его рука на моем боку. Я чувствовала ее тяжесть, и мне это нравилось.

Сначала я осторожно попросила Алкоголь потерпеть. Просила Рихарда немного снизить скорость. Объясняла ему, что частично это из-за Эдварда. Мол, ни к чему ему все время вдыхать алкогольные испарения. Если ночью рядом с ним будет кто-то пьяный. Допустим, что мы собираемся иногда спать в одной кровати втроем. В таком случае лучше, чтобы Рихард почаще бывал трезвым…

Я позвонила ему и в разговоре затронула эту тему.

– Я не собираюсь бросать пить, – сказал Рихард. – Не могу себе представить жизни без выпивки. Без виски. И главное – зачем?

Через открытое окно в комнату проникала летняя жара. Доносилось позвякивание бутылок из-за ограждений у трактиров. И, словно наяву, я видела перед собой кружки, полные пива. Бутылки на столах. Толпы народа, курсирующие от банкоматов к бару и обратно. Такси, которые с трудом избегают столкновения. Очереди перед модными ресторанами. Я знала, что Рихард ночью собирается на попойку. Мне не хотелось идти с ним. Честно. Наоборот, хотелось испытать его, насколько он готов пойти мне навстречу. Уже тогда.

– Но, может быть, ты сегодня не станешь много пить? – сказала я, и это прозвучало просительнее, чем мне бы хотелось.

Молчание.

– Черт возьми, неужели ты не можешь пить минеральную воду или что-нибудь подобное? Меня уже перестало забавлять, что ты всегда приходишь ко мне в стельку пьяным. Кроме того, мне рано вставать.

– Отлично. Выпью только кружечку пива. Приду около одиннадцати, идет?

Конечно, идет. И на том спасибо. Я поверила ему и положила трубку. Спальня подождет – я смотрела телевизор. Раз он сказал в одиннадцать, значит, придет в одиннадцать, думала я.

Это было еще до того, как ночные ожидания стали для меня правилом: вот часы отбили полночь, затем час, два, три… Это было еще до того, как я привыкла испуганно просыпаться в полчетвертого и с тоской обнаруживать, что его нет. Это было еще до того, как я начала обзванивать его друзей, чтобы узнать, на чьем диване он спит. Да, это случилось еще до того.

Понятно, что одной кружкой дело не ограничивалось. Он пил, пока что-то не говорило ему: хватит. Это мог быть пустой бумажник. Или: сорри, закрываем. Думаю, значительно реже тормозом являлась мысль о том, что кто-то лежит дома в постели и ждет его. Что этот кто-то каждые пять минут смотрит на часы. Что этот кто-то напряженно вслушивается, не скрипнула ли дверь.

Он пил, и чем дальше – тем больше. Вот так безжалостно расставлены приоритеты в жизни алкоголика. На первом месте всегда стоит тот, кто пьет, тот, кого нет дома. А потом – пустота. И только где-то в конце смутно видна «та, другая». Женщина, которую бросили. Она всегда в невыгодном положении. Сидит и ждет у телефона. У аппарата, который никогда не зазвонит. Или стоит у окна. Стоит и наблюдает, как подъезжают такси. Ждет, когда из машины выйдет знакомая фигура и появится дома. Можно также сидеть за кухонным столом. Или на диване. Можно пить чай и волноваться, не случилось ли с ним чего. Нет, она ему не мама. Но ведет себя, как мама. Она в невыгодном положении ожидающего. В плену пустой квартиры. В плену неуверенности. В плену молчащего телефона. Она ждет, она не может куда-нибудь уйти. Ей отводится пассивная и в то же время унизительная роль. Нельзя покинуть свой пост, ведь он может в любую минуту вернуться. И женщина продолжает ждать. А ночь исчезает минута за минутой.

Но мы любили друг друга, а Рихард любил Эдварда, и тот отвечал ему взаимностью, и даже Шарлотта наконец признала, что Рихард необыкновенный парень. В конце концов она помогла мне поместить объявление по обмену квартиры, а о ночах бесконечного ожидания не сказала нашим ни слова. Я, собственно, и ей не всегда и не все рассказывала, но надо быть справедливой: иногда Рихард приходил вовремя и трезвым. Более-менее. Нет смысла преувеличивать. Не хочется сгущать краски. Наша жизнь была, надо признать, сносной. Во всех отношениях.