Грэм Свифт - Последние распоряжения

«Это зависит от того, как все повернется, – говорит он. – И от тебя в том числе».

Я гляжу на него.

«Мне нужен выигрыш, Рэйси, – говорит он. – Позарез нужен, как никогда в жизни. – Он медленно поднимает над одеялом правую руку. Из-за всех этих трубок, которые к ней прикреплены, кажется, что поднимает ее не он, а кто-то другой, как в кукольном театре. – И теперь у меня есть что поставить».

Он тянется к тумбочке и открывает маленький ящик, где у него лежит всякая мелочь. Его рука дрожит. Он пытается сладить с ящиком, и я хочу помочь ему, но чувствую, что этого делать не надо: не так уж много осталось вещей, с которыми он еще может сладить сам.

Он вынимает бумажник. Я никогда не видал у Джека Доддса такого толстого бумажника.

«Загляни-ка сюда, – говорит он. – В задний кармашек».

И отдает его мне. Я беру этот толстый бумажник и открываю его у Джека на глазах. Фотографий там нет. Только пачка денег.

«Тут тысяча, круглым счетом, – говорит он. – Восемь сотен бумажками по пятьдесят, остальные двадцатками».

Я смотрю на деньги. Тру верхнюю банкноту большим пальцем. И говорю: «Ты держишь здесь тысячу наличными?»

«А кто их возьмет, Рэйси? – спрашивает он. И обводит комнату взглядом. – Эти доходяги?»

«Но где ты...» – начинаю я.

«Секрет, – говорит он. – Ты вынь их, сочти».

Я качаю головой. «Ладно, верю».

«У меня с этим всегда было плоховато, так ведь?» – говорит он.

«С чем?»

«Да посчитать что-нибудь. С арифметикой. Котелок-то у меня не чета твоему. – Он чуть поднимает подбородок, словно хочет кивнуть на собственную голову. И говорит: – В общем, бери. Мне нужен выигрыш. – Он смотрит на бумажник в моей руке. Потом добавляет: – Кажется, скоро в Донкастере начнутся, верно? Первые, те, что без препятствий».

Верно, думаю я. И если все будет нормально, я туда попаду.

«Но это большой риск, – говорю я. – Чтобы тысячу превратить в двадцать. Очень большой риск».

«Знаю», – говорит он.

«А если я поставлю не на ту лошадь?» – говорю я.

«Не поставишь, – отвечает он. – Не может такого быть. Это нужно для Эми».

Кошелек или жизнь, думаю я.

А он говорит с улыбкой: «Можешь считать, что это деньги за фургон. Тысяча фунтов, помнишь? Ты тогда еще продавать не захотел?»

Их нигде не видно. Как будто они ушли и бросили меня одного в Кентерберийском соборе. И я бреду обратно к тому месту, где мы с Винсом расстались, на случай, если они будут меня искать, и снова сажусь на деревянное сиденье, опираюсь локтями на колени и думаю: я сейчас вроде запасного жокея на скачках.

У меня такое чувство, будто он смотрит на меня, видит мои мысли. Давай, Рэйси, решайся, хватит тянуть. Как будто дело не только в монете, дело во мне, в нас двоих. Вот они деньги, Эм, а вот он Рэйси. Теперь у тебя все будет в порядке, со Счастливчиком-то. И локтем в бок, и подмигивает. Я думаю, вы с ним споетесь.

Как будто мне следовало быть вместо него.

Я жду на сиденье, поглядывая по сторонам, но их нигде не видать, поэтому я встаю и нахожу выход, а там и их: они стоят на мостовой и озираются, ищут меня. Здрасте, друзья-приятели, думаю я. Небо темное, грозовое, и ветер холодный, но их это, похоже, не огорчает. Со стороны кажется, что им хорошо быть здесь вместе, что все прощено и забыто.

Может, и так, думаю я.

– Куда ты пропал? – говорит Винс. – Мы уж думали, потерялся.

В руках у Винса путеводитель. Вик держит пакет. У меня ничего нет, но такое ощущение, будто я несу много чужого и все это видят.

Я чувствую за собой огромный собор, он смотрит на меня.

– А мы в монастыре были, – говорит Винс. – Ты туда заходил? – Точно без этого нельзя.

– Заходил, – говорю я, а сам думаю: по мелочам врать легко.

Потом мы идем обратно в ворота и по узким улочкам, хотя теперь выбираем не ту узкую улочку, по которой пришли сюда, а другую. Она называется Бутчери-лейн [19], поэтому мы ее и выбираем.

Винс говорит, что надо идти по ней. Когда мы на нее сворачиваем, начинает барабанить дождь. Но посередине нам попадается маленький бар, «Арсенал», и он открыт, и Ленни говорит, что не мешало бы пропустить по глоточку – вреда, мол, от этого не будет.

А потом он говорит – серьезно, без улыбки, сидя у меня в кабинете, руки розовые и тщательно отмытые после сегодняшней возни с мясом, точно это не Джек, а такой предусмотрительный клиент, которого хоть сейчас обряжай да клади в гроб: «Честно сказать, Вик, – ты же старый моряк, ты меня поймешь, – я был бы не против, если б меня похоронили в море».