Джордж Микеш - Цица - Биография кошки

Было двадцать две минуты шестого. Шофер велел позвонить в ветлечебницу в шесть и уехал вместе с Цицей.

За эти двадцать восемь минут я понял, что расстроен меньше, чем когда Цица исчезла. Как странно! — подумал я. Ведь когда ее не было, я не знал, жива она или мертва, но она объявилась живой и здоровой. А теперь я знаю, что она тяжело травмирована и что ее жизнь висит на волоске. Но я меньше расстроен, потому что в этом нет моей вины. Похоже, что моя собственная вина или невиновность значат для меня больше, чем жизнь или смерть Цицы.

В шесть часов я позвонил в ветлечебницу. Мне сказали, что у Цицы, по-видимому, перелом тазовых костей. Сейчас ей делают рентгеновский снимок Я спросил, может ли выжить кошка, у которой сломан таз.

— Таз, скорей всего, срастется, — ответила медсестра. — Но нас беспокоит другое. Пожалуйста, позвоните через час.

Я позвонил, и на этот раз со мной разговаривала женщина-врач. Цице сделали рентгеновский снимок: у нее многочисленные переломы тазовых костей. Это достаточно серьезно, но таз срастется. Если не обнаружится ничего другого, она выздоровеет. Однако весьма вероятно, что у нее также поврежден позвоночник. На рентгеновском снимке такие повреждения разглядеть невозможно, и точно это станет известно только дней через пять-шесть.

— Есть и другие осложнения, — добавила она.

— Связанные с беременностью?

— Какой беременностью?

Я объяснил.

— Я осматривала ее с точки зрения переломов, а не беременности, — сказала она. — Но когда мы делаем снимок позвоночника, на нем видна и брюшная полость. Подождите, я пойду взгляну на снимок.

Я ждал, затаив дыхание. Если кошка все-таки беременна, то, возможно, что это и не Цица. Станет ли мне легче, если обнаружится, что умирающая кошка не Цица? — спросил я себя.

Ветеринарша взяла трубку.

— Нет, она не беременна.

— Почему же она так потолстела?

— Она уже не молода, и вы ее перекармливали.

Я вспомнил свой разговор с шофером, а также, что Цица за последнее время стала чересчур ласковой и что она шарила по темным углам. Картина у нас с шофером получилась стройная, но, как это часто бывает, стройная теория оказалась неправильной.

— Какой у нее шанс выжить? — спросил я врача.

— Я боялась, что вы это спросите. Я не знаю. Это станет ясно дней через пять.

Через два дня я понял, что в душе уже предал Цицу.

Мой старый друг Джордж Фалуди, когда его жена умирала от рака, написал трогательное, прекрасное и жестокое стихотворение. Они провели последние недели ее жизни в Италии. Джордж был в страшном горе. Он любил жену и знал, что от этой страшной, разрушительной болезни нет спасения. Но глубоко внутри, под нежностью и любовью, у обоих скрывалась жгучая ненависть. Она не могла смириться с тем, что он будет продолжать наслаждаться жизнью, когда ее зароют в землю, а он мечтал о Венеции. Если жена умрет скоро, он успеет еще раз увидеть Венецию до наступления осенних холодов. Конечно, очень жаль, что она умрет, но, если уж ей суждено умереть, почему бы ей не сделать это побыстрее? Мы все порой ощущаем такую жестокую раздвоенность по отношению к любимым людям, но великий поэт Фалуди нашел в себе честность и смелость выразить ее в стихотворении. Я, конечно, находился не в столь трудном положении. Мне грозила смерть не жены, а всего лишь кошки. Я не мог сравниться с Фалуди ни по силе воображения, ни по темпераменту, и я не испытывал такого, как он, отчаяния. Но все равно я предал Цицу. Я, конечно, хотел, чтобы она выздоровела. Но, с другой стороны, если она все-таки умрет, это развяжет мне руки. Я опять смогу путешествовать. Я желал Цице выздоровления. Но я ведь никогда не собирался заводить кошку.

Что это было? Бесчувственность? Или я таким образом готовился к потере Цицы? Заранее себя, так сказать, утешал?

И что это за лицемерная фраза: «всего лишь кошка»? Неужели мы ценим (и должны ценить) даже ненавистных нам людей больше любимых нами животных? Само собой, если бы возникла дилемма, чью жизнь спасать — Цицы или Адольфа Гитлера, я выбрал бы Цицу. Но это ни о чем не говорит, хотя бы в силу анахронизма: Цица родилась через четверть столетия после смерти Гитлера. К тому же Гитлер был столь одиозной личностью, что его нельзя приводить в пример. Да и трудно представить себе ситуацию, в которой возникла бы подобная дилемма: спасать фюрера или Цицу. Но мы вечно твердим о том, что человеческая жизнь священна, а поступает человечество так, словно она не стоит ни гроша. А как насчет жизни животного? Неужели человеческая жизнь более священна лишь потому, что мы, люди, ставим себя выше кошек, лошадей и китов? Эти животные не утверждают, что жизнь кошки, жизнь лошади или жизнь кита священна, но, каковы бы ни были их взгляды на этот счет, они никогда не убивают себе подобных. Ну признайтесь, положа руку на сердце: случись пожар, кого вы будете спасать — своего злейшего врага-человека или свою любимую собаку?