Дарья Доцук - Голос

– Ну ладно, ребят, не пугайте человека, – попросила Анечка, заметив, что я изменилась в лице. – Меня зовут Аня, это – Яна. Ну, Станниса ты уже знаешь. – Стас низко поклонился. – А это у нас Глеб.

Великанская ладонь взметнулась вверх и помахала мне. Едва не надорвавшись, Стас помог Глебу подняться, и первое впечатление об их дружбе неожиданно заладилось.

– Глеб, ты бы лучше вместо этого перформанса что-нибудь спел, – посоветовала Яна. – Это у Стаса, увы, нет никаких талантов, а Глебушка у нас просто нереально поет!

– Д-да не-е… – скромно потупился Глеб.

– Он будет петь на концерте! – добавила Яна.

Глеб вымученно улыбнулся.

– Да что вы к нему пристали? Саша, вот скажи, ты читала «Лотерею» Ширли Джексон? – по-учительски осведомился Стас.

– Ничего страшного, если не читала. Вот, можешь сейчас прочитать. Это маленький рассказ, – вмешалась Анечка.

– Я читала. И, честно сказать, это было самое страшное двадцать седьмое июня в моей жизни.

– Великолепно! – Стас картинно хлопнул в ладоши и прогулялся до эркерного окна. Подхватил за спинку антикварный стул с бархатным сиденьем и поставил у камина.

Поток холода, безостановочно струившийся из пальцев, ослаб. Как будто кто-то закрутил невидимый клапан. Вот оно, мое место в книжном клубе.

– Ну что, добро пожаловать в Клуб рассказов о смерти! – сказал Стас, и Глеб по-злодейски хохотнул. – Не сомневаюсь, что тебе у нас понравится!

Все расселись, но я медлила. Клуб рассказов о смерти? Я переглянулась с девочками, и Яна пояснила:

– Нет, мы не сатанисты. Просто у нас тема сейчас такая – рассказы о смерти. Но это временно. Стас придумал. Ой, простите, Станнис, царь драконов и как там дальше?

Стас покачал головой.

Яна скорчила гримасу и поглядела на часы:

– Ладно, что-то мы заболтались.

И началось обсуждение.

– Обычно классику перехваливают, ждешь чего-то такого, а получаешь обычный рассказ, – сказала Анечка. – Но «Лотерея» меня удивила. Я еще подумала: так вот откуда ноги у «Голодных игр» растут!

– Не смей упоминать «Голодные игры» в этих священных стенах! – прошептал Стас, озираясь по сторонам.

Я думала, что они так и будут смеяться и препираться, но они вдруг сделались очень серьезными.

Все высказывались по очереди. Я с удивлением обнаружила, что Яна была из тех, кто не просто читает книгу, а уходит туда жить. Совсем как я. Но мне действительно больше негде было прятаться, только в книгах. А Яна могла выбирать. Я видела ее скорее в большом спорте или на сцене, чем в библиотеке, – она выглядела очень спортивной и жесткой и не любила уступать.

Анечка заметила, что теперь от слова «лотерея» у нее мурашки по коже.

Стас разбирал рассказ буквально по словам: «Тут сплошные перевертыши – начиная от солнечной погоды и заканчивая горкой камней, которую дети собирают будто бы для игры». В нем включился дотошный аналитик, которому за каждой буквой чудился скрытый смысл. Хотя в «Лотерее», наверное, так и было.

На их фоне все мои размышления о «Лотерее» казались мне довольно примитивными, и я решила пока помолчать.

– Никто из них даже не пытается пораскинуть мозгами: а вдруг урожай и без жертвы вырастет? – Яна снова начала раздражаться на несправедливо устроенный мир литературы.

– Привыкли, – сказал Стас. – Для них это так же естественно, как в магазин сходить. Пять минут назад все занимались своими делами, теперь надо быстренько принести кого-то в жертву, и можно идти обедать.

– Ну как так?!

– А если все так делают? Весь город. Каждый год. И ты с детства все это видишь, как маленький Дейв. И все, кто старше тебя, говорят, что это правильно и необходимо. А старших надо слушаться.

– Ну-у-у, если бы все слушались старших… – протянула Анечка.

– Можно не участвовать! В толпе никто не заметит, – сказала Яна.

– Заметит, еще как! – недобро усмехнулся Стас. – Первое правило выживания в обществе – не высовывайся. Сразу нажалуются кому следует: а Янка-то камни не бросала! Она что же, против нас?! Она, может, революцию замышляет? А ну-ка, проучим ее превентивно!

– Каждый боится за себя, – сказала Анечка. – И получается такая бессмысленная жестокость. Распространяется на всех, как паника на тонущем корабле. Сопротивляться невозможно. У всех же в школе такое было. Когда кажется, что лучше промолчать.

Глеб покивал. Он отмалчивался, но видно было: не пропускает ни слова. Мне тоже столько всего захотелось сказать, а в горле будто что-то застряло – похоже, нам обоим, и Глебу, и мне, было хорошо знакомо это ощущение.