Олег Рой: Белый квадрат. Лепесток сакуры

Виктор кивнул.

– А они не так, – Александр сжал кулак и махнул им в неопределенном направлении. – Для них Родина – это их поместья, их генеральские чины и дачи, их ленивая и сытая жизнь. Ты же был на фронте! Разве ты не видел, как дрался русский солдат?

– Хорошо дрался, – кивнул Виктор.

– Да! Хорошо, как всегда. А почему же мы не победили? Или под Артуром – не солдат русский проиграл, а генерал Стессель, генерал Куропаткин, генерал Алексеев, так?

– Так-то оно так, – согласился с ним Виктор, – но…

– И с кем ты? – спросил Егоров. – Кто твоя Россия – солдат, который ради Отчизны голову свою положит, или офицер, готовый за цацки и пенсию служить хоть Романовым, хоть Гогенцоллернам, хоть Виндзорам, хоть даже Рокфеллерам с Ротшильдами?

– Ты, Сашка, в агитаторы, что ли, записался? – усмехнулся Виктор. – Кого хочешь убедишь… но по своим я стрелять не буду, даже если они оборотни в эполетах. Рука не подымется.

– Ну и черт с тобой, – зло сказал Егоров и залпом выпил. Спиридонов тоже выпил, чувствуя, что посиделки подходят к концу. Кровавая трещина, разделившая пополам Россию, похоже, разделила и их с Сашкой.

В этом-то и трагедия гражданской войны, именно это и делает ее самым, пожалуй, отвратительным историческим феноменом: костлявой рукой она разделяет народ, восстанавливает брата против брата, друга против друга, отца против сына. И с этим практически невозможно бороться, этому нечего противопоставить. Очень сложно остаться человеком в дикости торжествующих зверств.

Однако Виктор на сей раз ошибся.

– Вот что, – сказал Егоров, доставая из пачки очередную папиросу. – Начштаба ты быть не хочешь, хозяин – барин, но и оставить я тебя еже бе [52] Как есть, в том же состоянии ( церк. – сл. ); цитата из Канона ко Причастию: «ниже гонителя покаявшегося оставил, еже бе». не могу. Дам я тебе, пожалуй, мандат от эрвээс. Подъедешь с ним в Главное автобронетанковое управление, они тебе место найдут. Война когда-нибудь кончится, а в тылу люди тоже нужны, не всем же на фронтах воевать. Кури, чего ты на пачку смотришь, как голодный на кусок хлеба? Или думаешь, что я тебя во враги запишу из-за твоего реакционного мировоззрения? Не дождешься.

Виктор Афанасьевич вынул папиросу из пачки; Егоров посмотрел на него с улыбкой, потом сказал:

– В одном ты, брат, прав: это сучья война, война со своими. Но, знаешь, я не из тех, кто друзей делает врагами только из-за несходства позиций. В сучье время важнее всего самому не быть сукой, понимаешь?

Виктор кивнул. Он понимал. Он понимал и то, что Александр говорит вполне искренне. И что его совесть остается чистой, несмотря на всю ту грязь, что царит вокруг…

– Пойми, брат, – продолжил Егоров, вновь наполняя липкие от пролившегося портвейна рюмки, – можно, конечно, махнуть на все и уйти, куда теплее. Многие так и сделали. Я не могу. Эта страна больна, и мы – единственная надежда на то, что она когда-нибудь выздоровеет…

– За то и выпьем, – согласился Спиридонов. Они выпили, и Александр Ильич добавил:

– Вот что… ты с моим мандатом зайди еще и в ОГПУ. Найдешь там Дзержинского. Феликс, конечно, резкий, как уксус, но сердце у него хорошее. Поговори с ним о своей Системе. Здесь, в тылу, своя война, против преступности, и ведет ее рабоче-крестьянская Красная милиция.

– Против преступности я и сам с удовольствием повоюю, – оживился Спиридонов. – Если выгорит, с меня причитается.

– Скажешь еще, – отмахнулся Егоров. – Я рад буду, если ты на ноги станешь. А пока придется тебе заниматься учетом трофеев и оценкой технического состояния БэПо [53] Бронепоезд (официальная аббревиатура РККА). , сдюжишь?

– Тоже мне Саншилипу, – улыбнулся Виктор. – Безусловно, сдюжу.

Поезд остановился, выдернув Спиридонова из воспоминаний. За окном был вокзал Новониколаевска, ставшего уже Новосибирском. Виктор Афанасьевич стал собираться. Впереди было знакомство с Ощепковым, чувства к которому он испытывал двойственные. Но что поделать, именно ему предстояло взвесить, измерить и вынести свое суждение об этом человеке. Он сожалел, что согласился на это. Но раз уж ему было доверено такое задание, он должен был его выполнить.

В жизни наш выбор, наши желания, как правило, не всегда укладываются в заданные обстоятельства.

Жизнь человека подобна движению парусника. Ветры судеб дуют совсем не туда, куда нам бы хотелось, а потому к цели приходится идти сложным, запутанным курсом и использовать не только благоприятные обстоятельства, но явно враждебные. Легко править судном, если ветер попутный; легко жить, когда все тебе благоприятствует. Но не всегда такое бывает и напрасно этого ждать; чем легче путь, тем больше вероятность того, что он ведет к навигационной опасности; чем сложнее жизненные обстоятельства – тем больше шансов чего-то добиться.