Дженнифер Доннелли - Чайная роза

Затем Девлин спросил, не пытались ли искать мать Бертона. Может быть, она до сих пор живет в Кэмдене? Мисс Бертт ответила, что ее сестра никогда не жила в Кэмдене. Она обитала в Уайтчепле, в Адамс-Корте.

— Это название должно быть вам знакомо, — сказала мисс Бертт. — Именно там произошло последнее из этих кошмарных убийств. Ужасное место.

— Не может быть! — воскликнул Родди. — Бертон жил в Адамс-Корте? Там же, где жила семья Фионы?

— Он лгал об этом. Так же, как обо всем остальном, — ответил Девлин.

Родди продолжил чтение. Он бегло просмотрел часть статьи, где старушка сообщала, что ее племянник сменил простонародную фамилию «Бертт» на благородную «Бертон», и перешел к следующему абзацу. Девлин попросил женщину честно сказать, видела ли она племянника в последний месяц.

Мисс Бертт ответила, что не видела, но две недели назад получила от него письмо, сообщавшее, что он уезжает за границу. Куда именно, Уильям не сообщил. Она очень волнуется за него. Он всегда был хорошим мальчиком и добрым к своей тете Саре. Она не верила, что он ударил ножом эту миссис Сомс и убил докера. Интервью заканчивалось обращением мисс Бертт к своему племяннику. Она просила его вернуться в Лондон и защитить свое честное имя.

— Он был целью самой многочисленной в истории города охоты на человека и все же просочился сквозь сеть, — сказал Девлин. — Теперь он может быть где угодно. Во Франции. В Италии. Даже на полпути в Китай. Интересно, как он это сделал. Изменил внешность? Подделал документы? Похоже, этот малый — не дурак.

— Да, не дурак, но он не на континенте, — ответил Родди. У него начало покалывать шею. Предплечья, И даже позвонки. Шестое чувство, притихшее после беседы с Дональдсоном, воскресло и теперь мстило ему.

— Не понял.

— Тут что-то не так, Бобби. Чересчур гладко. Выжившая из ума старая тетка. Его письмо. Слишком удобно.

— Думаешь, письмо — это уловка?

— Да. Он сообразил, что рано или поздно кто-то узнает о существовании Сары Бертт. Полиция или пресса. И позаботился, чтобы она показала им письмо. Это ложный след. Бертон внушил нам, что сбежал за границу, а сам остался в Лондоне. Был здесь все это время и выжидал. Проклятый зазнайка Дональдсон! Я знал, что Бертон не удрал. Знал, черт возьми!

Родди встал и схватил мундир. Шестое чувство больше не покалывало его, а лупило по плечу. Киркой. Он хотел показать интервью Сары Бертт Фионе. После выписки из больницы и встречи с Джо она все чаще выезжала из дома. Он должен был предупредить ее, сказать, что необходимо продолжать соблюдать предельную осторожность.

Она поговаривала о том, что нужно отпустить Эндрю. Этого нельзя было позволить.

— Куда ты? — спросил Девлин.

— Домой к Фионе. Хочу показать ей твою газету. Она тоже не верит, что Бертон здесь. Говорит, это для него слишком опасно. Раз у него больше нет ни дома, ни чайной компании, то нет и причины оставаться здесь. Но она ошибается. Причина у него есть. И эта причина — она сама.

Дэви О’Нил сидел в пабе, где уже десять лет каждый вечер заливал пивом голос собственной совести, и трогал пальцем новенькую пятидесятифунтовую банкноту. Этого было достаточно, чтобы оплатить годичное лечение дочери в санатории Бата; Лиззи исполнилось одиннадцать, но она продолжала хворать. Деньги были платой за очередное поручение, которое ему не хотелось выполнять. Он горько усмехнулся. Не хотелось? Ему всегда хотелось только одного: оторвать этому гаду его поганую башку.

Дэви надежно спрятал деньги, заказал пинту, опорожнил ее и тут же заказал вторую, пытаясь заглушить внутренний голос, снова и снова настойчиво спрашивавший, к чему приведет только что выполненное им поручение.

«Я ничего не знаю, и это меня не волнует, — отвечал он голосу. — Я просто выполнил поручение. Я тут ни при чем. Кроме того, оно было последним. Он сказал, что уезжает. С ним покончено. Теперь я свободен».

«Свободен, Дэви? — насмешливо повторял внутренний голос. — Ты никогда не будешь свободен. Ты продал свою душу. И дочь Падди Финнегана продал тоже. За горсть серебра. Как Иуда. Только у Иуды хватило совести повеситься».

— Это всего лишь письмо! — злобно пробормотал О’Нил. — Ради бога, оставь меня в покое!

— Что, Дэви? — спросил трактирщик. — Хочешь еще?

— Что? Нет. Извини, Пит. Это я себе.

Трактирщик начал вытирать кружки. Дэви посмотрел на себя в зеркало, висевшее за баром. Худое, морщинистое лицо с ввалившимися глазами. Волосы поседели. А ведь ему всего тридцать четыре.