Лутц Зайлер - Крузо

Каникулярный аврал действовал, хоть они и были как арестанты за форточками, ведь, чтобы бросить взгляд наружу, надо наклониться, а на это редко хватало времени. Как правило, слышали только чей-то голос и видели клиента по грудь. Время от времени выглядывало солнце, и туристы оживлялись.

– Ежели выгорит у них, слышь, драпу шабаш.

Речь, несомненно, шла о беглецах и о чем-то, что может им помешать, а то и завернуть все вспять, как предсказывал Крузо. Слово «диалог» слышалось повсюду, говорили о «готовности к диалогу», что Эд трактовал как своего рода вызов. Он наклонился к окошку, выдвинул наружу пиво и посмотрел клиенту в лицо, тот кивнул ему, но сразу отвернулся, чтобы занять место на одном из террасных стульев. Столы никто не вытер, подумал Эд и решил этим заняться вечером.

– Ежели выгорит, – прошептал он.

Эд заметил, что определенным голосам Крузо отпускал напитки безвозмездно или за символическую плату, наверняка людям, которых считал потерпевшими крушение, а на самом деле это были просто дармоеды, пользовавшиеся готовностью его друга помочь. Временами возникала кучка приверженцев, что лениво слонялись по террасе, но вскоре начинали выдвигать требования и выказывать недовольство «обслуживанием». Спустя несколько дней все они опять исчезли.

Каникулярная неделя подтачивала их силы. Бесконечная жажда да бесконечный голод туристов и болтовня, общее недовольство, бунт, заразительный, сквозь окошки просачивавшийся в «Отшельник». В последний день каникул, в самую толкотню, у Крузо внезапно сдали нервы. Он оставил свой пост и с криком рванул на улицу. В открытую парадную дверь хлынули посетители.

Только когда рядом с ним на кухне возник посторонний мужчина и схватил котлету, Эд и заметил случившееся. Повинуясь рефлексу, он молниеносно повернулся вокруг своей оси и едва не заколол чужака ножом, а тот истошно выкрикнул: «Без насилия!» В итоге Эду стоило огромного труда выпроводить из буфета народ, который брезгливо пялился на пол, усыпанный объедками и прочим мусором. Посетители казались куда более самоуверенными, чем летом, прямо-таки строптивыми, таких не запугаешь. Хотя столы в помещении за окошками были сплошь загромождены стаканами и стопками грязных тарелок, некоторые сразу уселись и подняли руки, чтобы сделать заказ или взять слово. Ситуация вправду напоминала спонтанное собрание, где будут изложены требования и критические замечания, которые уже слишком долго замалчивались, но здесь и сейчас было самое место и самое время. Путаные разговоры о посольствах и поездах беглецов заполонили помещение; кое-кто занялся у стойки самообслуживанием. Эд вскоре сорвал голос: он командовал, угрожал и жестикулировал, растопырив руки и по-прежнему сжимая в кулаке нож, которым порой размахивал в воздухе, как мачете в подлеске. Ему казалось, он вырастает из себя. Уже на пороге, уже взявшись за дверь, какой-то пожилой мужчина повернулся к Эду и стал против него. Шагнул так близко, что было невозможно уклониться от его протеста из слов и слюны:

– Можешь сразу убраться в отставку, малыш, вообще всем вам тут пора в отставку, в вашей вонючей тюряге…

Эд совершенно обессилел, но чувство обиды было тяжелее усталости. За стойкой он умыл лицо. Вечером опять появился Крузо, без объяснений и без слова признательности. В руке он держал большой пивной стакан (из толстых стеклянных колец) и с ходу швырнул его в «Виолу», которая мгновенно умолкла. Стакан не упал на пол, потому что коричневая, заскорузлая от жира обтяжка динамика порвалась и «Виола» приняла его в себя. Повисла недобрая тишина.

Хотя уже который день на террасе появлялись лишь редкие посетители и в их хозяйстве мог бы наступить маломальский покой, Крузо все равно сновал взад-вперед меж окошками. Вышагивал той тяжеловесной, грохочущей походкой, какой Кавалло иногда пугал своих клиентов. Действительно вроде как маршировал. Словно важнейшую доску на их корабле, Крузо надраил полку перед окошком для напитков. Потом отполировал несколько стаканов в буфете, вымыл их еще раз и снова отполировал. Потом – в белой, испещренной пятнами куртке, которую напоследок носил Рене, – отправился ко второй форточке. Ложкой для мороженого постучал по стенкам старого алюминиевого контейнера под окошком, узкого матового ведерка, мороженого там давным-давно не было, только противная вонь, которая от постукиваний усилилась.

Эд трудился на кухне. Работенки хватит на много дней, пока он расчистит хаос из кастрюль, посуды, столовых приборов и объедков, все, что поневоле накопилось. Работа шла ему на пользу. И каким-то образом шумы тоже. Во всяком случае, неопределенная суета снаружи, возле форточек, была куда лучше молчания «Виолы». С недавних пор он часто думал так: я шел по ложному следу. Моя жизнь угодила в ложную колею, когда я бросил стройку и бригаду и подал документы на учебу. Только «Отшельник», только работа здесь вернула меня на место… Он рывком поднял вверх здоровенную стальную кастрюлю и с силой треснул по дну, раз, другой, третий, пока полукруглый кусок пригара не отстал и не упал в пустую раковину. Черный, серебристо поблескивающий полумесяц, сгоревший на дне кастрюли. Указательным пальцем Эд раздавил небесное тело на кусочки, потом собрал по-новому – в итоге получились буквы «д» и «а»: ДА.