Владимир Данилушкин - Магадан — с купюрами и без

Раньше бы не обратил внимания, а теперь бросается в глаза облик Олы. Не столь отдаленный от города поселок — как машина времени — кроме мемориальной таблички прежней эпохи, плакат во всю стену, прославляющий строителей коммунизма. Полная бестактность перед поступью истории.

Впрочем, видел я и в укромных местах областного центра хорошо сохранившиеся агитки, призывающие голосовать за людей, чьи имена уже напрочь стерты склерозом новейшей истории. Один обещал тридцать тысяч рабочих мест от своей партии, и время показало, это было такой же правдой, как сорок тысяч курьеров у Гоголя.

Вот и сама природа, кажется мне, подражает разладу человеческой жизни: глобальное потепление, озоновая дыра, крушение бабла, хотя все это может быть таким же враньем, как проблема 2000-го года. Самое чистое в мире море Охотское покрыто льдом, но он слабый, слой 30 сантиметров, а тридцать лет назад — в четыре раза толще был, заявляю как очевидец. Из-за недоделок природы уже были несчастные случаи с человеческими жертвами.

Навага на базаре нынче 110 рублей, а корюшка 250 — похоже, появилась и материальная заинтересованность в подледной рыбалке. Но дороже сама по себе рыбацкая страсть, сравнимая разве что с той, что испытывают темпераментные испанцы на корриде. Встречаю как-то своего товарища, сочинителя, сияющего от восторга. Спрашивает: догадайся, где я был. В гараже? Ответ неверный. Был на море, наловил корюшки, жена нажарила и кормит годовалого внука. Как ты не догадался, ведь я огурцом пахну?

На самом деле от моего друга несет мазутом, как от КамАЗа. У них там вахтовка, а как на ней не утонуть, по тонковатому льду, надо соображать и чутье иметь.

Нас на ольское выступление заманила библиотекарша школьной библиотеки. Пустила в ход грубую лесть. Вспомнила, как почти в том же составе мы были в поселке осенью, душевно пообщались с читателями. Я тогда впервые слышал от женщин комплименты, будто артист. А я не артист, меня не на слух, глазами надо воспринимать. Жаль, никак не удается издать книгу. А в ней магаданские характеры, 35 лет наблюдений.

После осенней встречи мои коллеги были в поселке еще раз, на юбилее школы, дегустировали на банкете икру разного посола, а я не приехал: готовился к командировке.

Книголюбивая женщина напоминает, как угощались магаданцы. От чистого сердца, а мне укор слышится: будто бы у меня появились моральные обязательства перед их коллективом.

Лет пятнадцать назад мне вбили в голову, что злоупотребление красной икрой приводит к печальным последствиям: увеличивается проницаемость сосудов желудка и кишок, и человек вдруг умирает от перитонита. Мы сами порождаем в себе мутации. Нас всех надо обклеивать датчиками с ног до головы и снимать показания, создавать специфическую северную медицину. А ведь и правда, примерно в одно и то же время двое моих знакомых, уважаемых людей, скончались один за другим от желудочного кровотечения. А сколько тех, с кем не знаком? Конечно, икру мисками есть — рискованно.

Уже во время выступления я глянул на библиотекаршу, она следила за губами выступающего, словно за поплавком удочки. И сама шептала что-то. И вдруг замечаю непривычное: одна ладонь у нее как у взрослой женщины, а вторая не выросла — как у младенца. Ах ты, господи! Такая приласкает — не жить, умереть от блаженства! Иной раз накатишь хорошей водочки — холодненькой, под свежий огурчик, так будто по горлу пробежит ангел босыми ножками! Такими вот, как эта ручка.

Знавал я в Магадане медсестру — вообще без кистей рук. Мать двоих детей. А уколы ставит — я тебе дам! Мужики к ней в очередь всегда выстраивались. Я тоже однажды приболел, в стационар уложили с бронхитом. Пришлось три раза в день подставляться под шприц. И так мне стыдно и неудобно, будто опять стал юнцом, и мне на царевне-лягушке жениться. Она змейкой обовьется, пиявкой присосется. Читай сказку, она не соврет.

Есть в Магадане двери, которые никуда не ведут. Одна находится в нынешней юридической академии, кирпичами заложена заподлицо. Будто там, в стене, что-то замуровано. Только крылечко сохранилось — любимое место моего внука.

Нет, я о другой двери. Две створки — одна на замке постоянно, другая открывается часов на восемь в день. Крохотный тамбур превращен в торговую точку. Мимо иду, и строки поэта вспоминаются: «Я оказался в узком промежутке». Продавщица одним боком втиснута в крохотное помещение, там у нее и товар, и наглядная реклама.