Джоджо Мойес - Где живет счастье

Но поскольку смущение новобрачного было не вполне искренним, он достаточно быстро оправился от неловкости и решил для себя, что ему даже нравится непосредственность жены, ее пренебрежение социальными устоями и тесными рамками, ограничивающими их жизнь. Афина полностью разделяла еще не вполне сформировавшиеся взгляды Дугласа насчет того, что общественное мнение, собственно, не имеет особого значения и они могут стать пионерами в деле борьбы за свободу личности, а именно выражать себя, как им нравится, и делать все, что захочется, не обращая внимания на условности. Дуглас собирался применить эти идеи при управлении отцовским поместьем, а Афина просто хотела жить по-своему. Обустройство нового дома ее не особо интересовало («Матери в этом лучше разбираются»), однако ей нравилось объезжать свою новую лошадь – предсвадебный подарок жениха, – лежать с книгой перед камином, ездить с мужем, если он был свободен, в Лондон на танцы, в кино, на шоу, ну а самое главное – проводить с ним время в постели.

Дуглас даже не представлял себе, что можно испытывать нечто подобное: дни проходили для него словно в тумане, впервые в жизни он оказался не в состоянии сосредоточиться на работе, семейных обязанностях и семейном бизнесе. Нет, все его органы чувств были настроены на плавные изгибы, тонкие ткани и соленые запахи. Его при всем желании больше не занимали недостатки правящего класса или дискуссионный вопрос о том, вытекает ли из принципа перераспределения общественных благ необходимость отдать часть своих земель. По крайней мере, все это потеряло актуальность и занимало его уже гораздо меньше, чем плотские утехи с молодой женой. Дугласа, который однажды признался друзьям, что ни одна женщина не сможет увлечь его так же сильно, как новая машина, поскольку их обеих, заявил он тогда с юношеской самонадеянностью, в любом случае придется через год заменить более современной моделью, теперь закружило в водовороте страстей, и та, единственная, замене не подлежала. Молодой человек, который скептически относился к бурным любовным романам, стараясь не ввязываться в амурные авантюры, и гордился своей способностью сохранять роль беспристрастного наблюдателя, теперь оказался втянутым в безвоздушное пространство… чего? Вожделения? Наваждения? Невозможно подобрать правильные слова, чтобы выразить эту слепую бездумность, эту – кожа к коже – ненасытную потребность, это торжество сладострастия. Эти горячие толчки…

– Ты собираешься пригласить старушку на быстрый танец?

– Что? – Дуглас, покраснев, уставился на своего отца, возникшего у него за спиной.

Небольшого роста, жилистый, отец в своем выходном костюме, как всегда, держался очень прямо. Его обветренное лицо утратило привычно настороженное выражение, смягчившись под действием алкоголя и гордости за сына.

– Я о твоей матери. Ты обещал ей танец. Она мечтает немного покружиться, если, конечно, мне удастся уговорить оркестрантов сыграть квикстеп. Так что тебе, мой мальчик, пора выполнять свои обязательства. Тем более что твоя машина скоро будет здесь.

– Ах да. Конечно. – Дуглас встал с места, пытаясь изменить ход своих мыслей. – Афина, милая, ты меня простишь?

– Но только при условии, что твой неотразимый отец в свою очередь пригласит бедную девушку на быстрый танец.

Дуглас вздрогнул, заметив насмешливый блеск в ее невинно распахнутых глазах.

– С удовольствием, дорогая. Не возражаешь, если я проведу тебя пару раз мимо Дики Бентала? Хочу показать ему, что есть еще порох в пороховницах.

– Мамочка, я побежала.

Серена Ньютон отвлеклась от своего шницеля по-венски, прекрасно приготовленного, хотя грибная подливка могла вызывать определенные сомнения, и удивленно посмотрела на дочь:

– Дорогая, ты не можешь уйти, пока они не уедут. А им еще даже не подали машину.

– Я обещала миссис Тесиджер посидеть с детьми. Хотелось бы сперва заехать домой переодеться.

– Но ты мне ничего не говорила. Я думала, ты вернешься домой со мной и папочкой.

– Только не в эти выходные, мамочка. Обещаю, через неделю или две непременно приеду. Было очень приятно вас снова увидеть.

Мамина щека была мягкой, сладкой, слегка припудренной, чем-то напоминавшей зефир. На маме были сапфировые серьги, те самые, что папа купил ей в Индии, когда его отправили служить вскоре после того, как они поженились. Отец тогда пренебрег советом ювелира, гордо рассказывала мать, отказавшись от более ценных камней и выбрав именно ту пару, что идеально подходила к глазам Серены Ньютон. Сапфиры в обрамлении бриллиантов по-прежнему поражали своей необычайной глубиной, тогда как глаза той, под цвет которых подбирались камни, выцвели за долгие годы забот и тревог.