Герман Садулаев - Иван Ауслендер - роман на пальмовых листьях

Большая и лучшая половина протестных активистов мгновенно стала патриотами, бредила Русью и ненавидела сухую Европу – всё, как было предсказано в «Евгении Онегине». Где-то в этом пластилиновом времени случилось обретение Крыма, война за Донбасс, 24 каспийских ракеты в Сирию и что-то ещё, другое. Что-то раньше, что-то позже – теперь не понять, потому что всё слиплось. Как-то заодно, параллельно, может быть, без всякой связи, а просто так, сама по себе, упала цена на нефть, и курс российской валюты по отношению к иностранным тоже уменьшился. Для русских, отдыхающих и тратящих за границей, всё стало дороже, зато для финских алкогольных туристов подешевела русская водка. Для живущих дома из-за ответных российских санкций не просто подорожал, а совершенно пропал с прилавков импортный сыр; российский же сыр в цене вырос всего наполовину, но стал лепиться из пальмовых жиров без добавления коровьего молока. Остальное в жизни народной изменилось мало.

Иван Ауслендер однажды вяло, без куража, обсудил ситуацию с Рюриком Асланяном. Если наш царь был любим за «фарт», то вот ведь, фарт кончился. Народ же, вместо чтобы восстать, консолидировался и повысил рейтинг. Рюрик Иосифович пожал плечами и сказал, что не всегда протест идёт от плохой жизни. Часто бывает, что от хорошей. Когда у человека жизнь действительно плоха, и нужда, и напряжение, то человек не поднимает головы, а решает текущие задачи. И к тому же, сказал Асланян, это не моя была теория. А твоя. И даже не твоя. И подарил Ауслендеру книжку «Золотая ветвь» некоего Фрезера. Ауслендер раньше о ней, конечно, слышал, но сам не читал, полагал, что это какая-то ересь вроде «Розы мира». Теперь прочитал, и стало мучительно больно. И стыдно за свои доморощенные теории. Которые, как оказалось, уже давно были и сформулированы, и доказаны, и опровергнуты.

Тогда, от отчаяния, Иван Борисович поссорился с Рюриком Иосифовичем. Он пришёл раз на кафедру и кинул книжонку Фрезера перед Асланяном.

– Ты сам читал? – спросил Ауслендер.

Асланян вздохнул и ответил:

– Читал, пару раз. Давно.

– Значит, ты знал, что все мои идеи – они уже были прежде написаны, вот в этой вот самой книжке?

– Не то чтобы совсем твои, у тебя в изложении была некая оригинальность… но в принципе – да.

– Почему же ты мне не сказал? Друг?! Товарищ?!

Асланян помрачнел.

– Знаешь, не хотелось тебя разубеждать. Ты был такой вдохновлённый. Я думал, может, ты и до чего-то своего додумаешься. Ведь очень часто открытия делают дилетанты. Я, например, американист. Я ничего и никогда не смогу открыть в американской словесности. Потому что, о чём бы я ни подумал, всё уже описано в сотнях монографий и, что самое страшное, я все эти монографии читал! Зато если я займусь французской литературой, я наверняка увижу там поле для открытий и экспериментов. Потому что я дилетант. Дилетанты благословенны, ибо их будет царство Божие.

– Всё равно. Ты должен был мне сказать. Я выглядел плагиатором. Или идиотом.

– Ты не идиот. Просто ты мало читаешь. Твоя образованность – она такая, узкоспециальная. Иногда это хорошо. Но если занесло в политическую антропологию, то ты должен был сначала прочитать хотя бы пару-тройку книжек. Хотя бы для того, чтобы знать, кто и что уже говорил. Хотя бы по минимуму. Поэтому ты сам виноват.

– Ну спасибо!..

Ауслендер принял обиженный вид, развернулся и ушёл. Так он поссорился с Асланяном. И разочаровался в политической антропологии.

Но после много ещё другого, более важного и ненадуманного происходило в жизни Ивана Борисовича. После перехода на другую сторону Невы неудачливый Ауслендер заболел. С подозрением на воспаление лёгких его госпитализировали. Воспаление лёгких не подтвердилось, но с той поры началась череда медицинских обследований, которые каждый раз открывали в теле Ауслендера опасные и серьёзные заболевания. Вдобавок он потерял работу. Разочаровавшись в политической антропологии, Ауслендер ударился в мистическую философию, благо она была ему хорошо знакома по санскритским текстам. Уж здесь никто не мог упрекнуть Ауслендера в дилетантизме, в незнании первоисточников! Некому было бы упрекать: на всю Россию знатоков санскрита осталось менее роты. Но Иван Борисович не удовлетворялся языковыми штудиями. Свои лекции по санскриту на Восточном факультете он превратил в школу изучения Веданты. Он обучал санскриту на текстах упанишад, и порой казалось, что он преподает упанишады под видом санскрита – так на него ябедничали руководству. Ябедничали и ехиднее: говорили, что Ауслендер стал шиваитом и что на занятиях он промывает студенткам мозги, склоняя к тантрическому сексу. Это была ложь. Но ложь зачастую сильнее правды, потому что более интересна и популярна.