Ненси Джонс - Молли

В выходные дни, если погода была хорошая, Молли гуляла. Она бродила по полям Королевы Анны среди васильков, лютиков и молочая. Она подбирала камни на берегу озера, скидывала туфли и входила в ледяную воду, подкладывая камни себе под ноги и балансируя. Иногда она брала с собой свой дневник, садилась у водопада и делала записи. Частенько с ней был и сачок для ловли бабочек, она поймала несколько интересных экземпляров, но страшно жалела, что так и не смогла отыскать melissa aimetta во время своего короткого пребывания в «Алта Лодж».

Настроение в стране снова изменилось. Эйфория победы потускнела, в воздухе витали отзвуки холокоста и коммунистической угрозы. Соединенные Штаты начали направлять войска в Южную Корею, и Молли вспомнила лейтенанта Джонсона. Вспомнила, как он плакал у ее матери на руках. Она гуляла с мальчиками, которым предстояло уехать, ходила с ними в кино, позволяла им раздеть себя на задних сидениях их автомобилей. Они плакали, как младенцы, от их слез ее блузка промокала насквозь. Она целовала их соленые ресницы, прижимала их к груди и укачивала.

Один юноша особенно интересовал ее. Волосы у него были белые, словно зрелая пшеница, голубые глаза совсем светлые, а пальцы – холодные и мягкие, как у ребенка. Когда он прикасался к груди Молли, ей казалось, что ее ласкает призрак. Отец юноши сражался на войне, служил в Окинаве, попал в плен; японцы заставили его маршировать на военном параде. Японцы расстреливали любого, кто отбивался от строя хоть на шаг. Друг отца юноши немного шагнул вбок – они застрелили его, оставили на дороге. А остальных заставили, не останавливаясь, маршировать дальше. Бледный юноша, имени которого Молли даже не спрашивала – она запрещала им называть ей свои имена и всех их называла «дорогой» или «милый», – принял целую бутылочку пилюль, чтобы не идти на войну. Дядя бледного юноши нашел его и срочно отвез в больницу, где ему промыли желудок и отправили домой.

Но он не плакал, как другие. Он держал ее руку в своих ледяных пальцах и смотрел куда-то мимо нее, прямо в темноту. Молли лежала на заднем сиденье, приподняв юбку, сняв трусики; она притянула его к себе. Потом он заснул, так и оставив в ней свой поникший пенис. Она лежала без сна рядом с ним всю ночь, обхватив руками и ногами его тщедушное тело. «Спящий, он казался более значительным, – пишет она в дневнике. – Я чувствовала, как его вес прижимает меня к земле. Словно я находилась между ним и его могилой». Утром она отвела его в кафе, где работала, и принесла ему блинчики, бекон, яйца и кофе. На следующий день он приступил к своим обязанностям в армии; она больше никогда его не видела и ничего не слышала о нем.

Через четыре дня после Рождества 1950 года журнал «Тайм» назвал лучшего военного США «Мужчиной года». Когда Молли увидела обложку, она вспомнила того юношу и разрыдалась.

Как только слезы заструились по ее щекам, она уже не могла остановить их. Она плакала о своем отце, брате, о давно потерянных друзьях и о забытых мечтах.

Она плакала даже о своей матери. «Бедная мама, – написала она в дневнике, – какой печальной была ее жизнь «.

Я сердилась на Молли, вернувшую меня к жизни, за то, как покорно она принимала свою судьбу. Молли, которая отказала Томми Дифелису, убежала от Дика, а потом от Уилла! Мне казалось, что каждый юноша, опустошавшийся в нее, вливал в нее свое отчаяние, забирая при этом еще одну молекулу ее невинности.

Об этих мальчиках она писала немного. Часто упоминалась еда, которую они любили, – жареная картошка и уксус, банановый коктейль с ананасами, даже печенка с луком. Она вкратце упоминала и о том, где они служили – в пехоте или на флоте, – отмечала день, когда они отправились в плавание, и место, куда они направлялись… Она писала о том, был ли большой палец на ноге у того или иного юноши длиннее среднего.

Каждый раз, когда я читала об этом, я видела, как Молли опускается все ниже, ниже и ниже – словно под давлением тел, которые наваливались на нее, придавливали к земле, распластывали… Ее записи становились будто бледнее, прозрачнее, пока не стали совсем невразумительными, словно она находилась под рентгеном и ее косточки фосфоресцировали сквозь молочно-белую кожу – тихо, тихо и беспомощно, как пепел.

Образ Молли бледнел, превращался в дымку, но у нее был и сильный радиоактивный заряд, который по-прежнему горел во мне. В 1978 году, на двадцать пятой встрече выпускников, я вытащила свою старую тетрадку и просмотрела фотографии своих друзей. Леонелл Триллинг, Эстер Рашель Фриман, Хейзел Мари Ковальски. Но Мэри Алисы Лиддел среди них не было.