Сухбат Афлатуни - Глиняные буквы, плывущие яблоки

У Сабира — того самого, у которого был в первый день Учитель, — по щеке ползла оса; он не чувствовал. В его тощих коленях вдруг сработал какой-то механизм, и Сабир упал.

Сабир упал и пополз, как большое насекомое, к ногам председателя: «Акя… Акя! жена умирает… дочка умирает… корова умирает… воды нет, один песок остался…»

— Эй, Сабир! — отпихнул его Председатель. — Ты что, голову бесноватой овцы съел? Вставай… уходи.

«Жена умирает… дети умирают… умрут, обмыть нечем… от воды — песок один остался… песок пьем…»

— Сабир… Да поднимите его, шайтаны! Что встали…

Несколько рук впилось в извивающееся тело. Запрокинулось лицо. Сабир пытался поймать председательские ноги, но ловил только поднятую пыль; его оттащили.

Прижав к земле, плеснули в лицо из кружки.

— Вода… — улыбался Сабир, слизывая с губ мокрую глину.

Председатель развернулся и направился обратно в сельсовет.

Под кумачовым «Добро пожаловать» он остановился и поглядел из-под тяжелых век назад.

Люди возились с Сабиром — тень рассудка возвращалась к нему… Участковый, облокотясь на цистерну, ковырял в зубах. Ханифа следила, как бы не стащили ее ведро.

И Председатель засмеялся.

Смех болтался в нем и выскакивал маленькими отрыжками наружу; Председатель даже сам не мог понять, откуда в нем накопилось столько веселья. Люди смотрели на него выпуклыми муравьиными глазами.

— Что, — смеялся Председатель, утирая слюну, — думаете, хе-хе, мне воды жалко? Мне вас жалко! Как там — сардош, форфур? Ладно, рассмешили. Так и быть, отлейте себе немного из цистерны… Я сказал — немного! По две пустые бутылки от водки из моего кабинета бегом взяли… и из цистерны. Ладно, не благодарите. От двух бутылок не подохнете, наверно…

Ходоки, оставив Сабира, бросились в сельсовет.

Остатки смеха гасли в Председателе.

— Стойте.

Бегущие замерли.

Председатель кисло поиграл губами:

— Что, Проститутка не объявлялась?

Толпа замотала головами:

— Нет, акя… нет ее… мать-сестры говорят, не живет у них… наверно, опять в столицу уехала, к своей сладкой жизни…

— Ладно, — медленно сказал Председатель. — Кибла ей в четыре стороны света [3] Кибла — направление Мекки, куда обращаются во время молитвы. . Позор своих родителей.

— Точно-точно, — заработала откуда-то из-за мужских спин Ханифа. — Так ей, бесстыднице, и нужно.

Ходоки молчали. Или они уже мысленно переливали воду в неудобные водочные бутылки, стараясь не пролить… Или свой взгляд на бесстыдницу имели… Пойми их!

— А насчет Учителя, — сказал Председатель уже почти в дверях, — я разберусь.

По селу шла удивительная толпа. Она молчала и несла водочные бутылки. По две, наполненные отравленной водой. Стараясь не расплескать. Не подарить ни одной капли песку, который полз у них под ногами.

Позади, все время отставая и разговаривая о чем-то, шел Сабир. Ему перепало даже три бутылки: кто-то подарил свою воду. Но руки его дрожали, и две бутылки он уже разбил. Оставшуюся, наполовину пустую, у него забрали. «Мы донесем ее, и отдадим около твоего дома». Сабир кивнул. Разум вернулся в его голову и придавил раскаленным камнем забот.

Конечно, завтра должна подойти еще вторая цистерна, но вдруг ее тоже перехватят? Конечно, перехватят. А впереди еще Банный день…

Вечером соседи слышали, как напившийся Сабир гонялся за своей семьей. Выбежал из дома, носился за Золотом вокруг сухой яблони. В руке у Сабира был нож, держал он его почему-то за лезвие.

Ствол яблони мешал погоне, над головой качалась клетка с беданой. Крутилась вертушка.

Сабир кричал, что он — Иброхим [4] Авраам. , и созывал соседей на жертвоприношение.

«Не надо!» — выл Золото, измазанный отцовской кровью.

Вырвавшись, убежал к Учителю.

Сабир сидел, прислонившись к стволу; то смотрел в падающее на него ночное небо, то подносил к лицу изрезанную ладонь.

— Он вообще никогда не пил, — всхлипывал Золото, пока Учитель отмывал его от крови и глины. — И молитву каждый день читает…

Учитель кивнул. В комнату вошла собака.

Учитель сидел за столом, отодвинув остатки ужина и проверяя тетради. Золото выглядывал из учительской постели, разложенной на полу. Даже круглые отличники не могли о подобном почете мечтать — запросто лежать на таком удивительном месте. Себе Учитель постелил во дворе, на железной койке, на которой хорошо прыгать, а спать — не очень. И еще во дворе холодно, нос мерзнет. Но Учитель такой человек. Себя закаляет.