Петер Зилахи - Последний окножираф

Как-то раз, в семидесятых, родители взяли меня с собой в отпуск. Дом отдыха находился на острове Луппа, из окон нашего номера был виден Дунай — но только не мне, я не доставал до подоконника, и не моим родителям — они дулись в карты. В заводском доме отдыха были мангалы для шашлыка и стол для настольного тенниса. Мы поехали туда отдыхать, потому что нам дали туда путевку, которую мы заслужили. Не знаю уж, от чего мне следовало отдыхать, но путевка есть путевка, и вообще мне лучше бы не ковырять в носу, а то будет как у слона. К тому же это был конец сезона. Хорошо еще, что Дунай не замерз. Я пытался проводить время достойным человека образом: смотрел по телевизору «Дети капитана Гранта» и русский мультик «Ну, погоди!». Заяц годить не хотел. Я болел за волка, но он все время ломал себе что-нибудь. В этом деле я тоже был не новичок. В больнице Яноша хирурги приветствовали меня как родного, а родители мои тянули на спичках, кто из них повезет меня в следующий раз. Волк курил папиросы. А мне приходилось есть морковку — мне говорили, что без морковки я не вырасту большой. Но я тогда так и не вырос, а волк так и не поймал зайца. Я понимал, что это как-то связано. Потом по ТВ стали показывать «Маленькие фильмы большого мира». Это как раз для меня. Я размахиваю пятисоткилограммовой кувалдой, взмах на восток, взмах на запад, и произношу волшебные слова: Хочу все знать! — я расколю орех познания! Что произойдет с лягушкой, если сунуть ее в серную кислоту при температуре минус двести градусов? Что сталось с космической собакой Лайкой? Сколько мгновений насчитывает весна? За кого я должен болеть, если американцы долбятся с советскими хоккеистами? Насколько страшен Гос-страх? Что делают папа с мамой, когда они ничего не делают?

По телевидению передавали в записи утреннюю гимнастику. «Могут включиться и пожилые». Мои родители никогда не включались, мне же делать гимнастику приходилось, иначе, опять же, я никогда не вырасту. Еще одна морковка. В гостиной перед телевизором сидела сама ведущая этой передачи, Кати Макраи, со своими дочками — они смотрели себя по телеку. Когда дело дошло до вращения бедрами, они не выдержали, встали и присоединились к самим себе. Они в телевизоре объясняли, как и что делать, и сами же выполняли свои указания. Видно было, что делают они это не впервые. В гостиную стали подтягиваться взрослые с бутылками пива в руках, синхронность реальности и кино приводила их в изумление. Для меня-то все это было само собой разумеющимся, как телемедвежонок на заставке вечерней сказки, который старательно чистит зубы и полощет горло: «гыр-гыр-гыр». Чего тут такого: гимнастки делают гимнастику. В дверях образовалась соцреалистическая идиллия: рабочий-крестьянин-интеллигент с отвалившейся челюстью смотрит первый живой эфир венгерского телевидения. Йоцо с компанией растрескавшимися губами жадно тянули пиво, обсуждая прелести эволюции от ребенка до женщины, которую демонстрировали бегущие на месте Кати Макраи и три ее дочки. Когда они от души набегались, начались мои любимые упражнения — дыхательные. Делаем глубокий вдох, раз, два, и медленно-медленно выдыхаем, три, четыре.

В тот же день я упал в разлившийся Дунай. Мои родители с криками бежали по берегу. Свитера на мне, надетые как капуста, быстро впитывали в себя воду.

Я тону, гыр-гыр-гыр, делаю глубокий вдох, я принадлежу миру, а мир принадлежит мне. Меня несет вода, на голове у меня вязаная шапочка, на шапочке — помпон. Нет, не может со мной ничего случиться. Перед тем как уйти под воду, я чувствую сладкий прилив тепла в паху. Меня вытаскивают, обнимают, суют в горячую ванну, вытаскивают из нее. Растирают с головы до ног, снова целуют, снова обнимают. Обещают подарок. Я могу получить что хочу.

Окножираф: «“Я принес тебе кое-что, Петер”, - сказал Петеру отец. Петер еще не знает, что принес ему отец. Это может быть пакетик леденцов, или живой кролик, или карандаш».