Петер Зилахи - Последний окножираф

А сейчас, дорогие мальчики и девочки, возьмемся за руки и посмотрим друг другу в глаза. Или все, или ни один — только вместе мы можем пробиться через пуленепробиваемое стекло.

Как «гавана», которую я раскуривал, поджидая у дискотеки пионерлагеря подружек из Югославии, так сквозь толщу времен вспыхивает эпоха, когда мы, слепые и мало что понимающие, прокладывали под знаком интернационализма путь к светлому будущему. Подружки с удовольствием танцевали с нами под медленную музыку, незнакомая обстановка делала их общительными, я помню, как ночью мы забрались в открытое окно их 8-го барака и как удирали — через закрытое, когда Иван испугался, что нас накрыли. Потом каникулы кончились, и мы переписывались с заграницей, надеясь, что нас пригласит отряд-побратим, и мы увидим, как подросли подружки, и снова будут звучать «АВВА» и «Воnеу М». В ту пору путешественника не ожидали особенные сюрпризы, лагерь мира на розовой половине карты еще был един, все вступали в одну и ту же партию, жили в одних и тех же домах, не боялись одного и того же волка, обслуживание в магазинах находилось на одном уровне, и даже суп, тоже одинаковый, разливали одними и теми же алюминиевыми половниками. Нечто общее было даже в вещах специфических, непохожих — как югославские гамбургеры, непроизносимая змрзлна, [65] Мороженое (чешск.). натуральные сосиски на Александер-плац, румынское виски или албанские консервированные моллюски. Во всем было что-то такое неуловимое, не относящееся к самому предмету, и что бы ты ни жевал, во рту оставался неистребимый привкус второго мира.

Окножираф:

«Клари: Дай мне это!

Янош: Что тебе дать?

Клари: Вот эту фиговину… (Слово “фиговина” просторечное, и употреблять его не рекомендуется.)»

Пионер — это я! Смелый и отважный. А чего мне бояться? Все мои двадцать пять килограммов — это материализованная утопия. Я без устали расширяю свой кругозор, добровольно и весело, а также способствую укреплению дружбы народов. Пионер — это я. Всем, кому нужна помощь, я помогаю. Тебе, тебе и тебе! Чтобы знал, что попал в беду не напрасно. Я стоек, как вера в моей — и в твоей — груди. И вся мировая реакция накладывает в штаны, стоит мне передернуть свой пионерский галстук.

Пионерское движение было популярно и в Югославии. Но были там и некоторые отличия, например у них были юные космонавты, отряды, которые изучали космос, космические корабли и летающих в космос собачек. Между «лунатиками» — так их называли — каждый год устраивали соревнования. Однажды школа из горного селения в Черногории выиграла в качестве приза «сесну» в довольно приличном состоянии. Поскольку аэропорта у них в селе не было, они доставили ее на себе, целый отряд десятилетних пионеров, маленьких сизифов, катил в гору «сесну». С тех пор самолет там и стоит, его регулярно смазывают, дети стали уж взрослыми, но «сесна» так ни разу и не взлетела. Дареному коню в зубы не смотрят.

Двенадцать пунктов устава пионеров, не в пример нормативности десяти заповедей, отличал дескриптивный подход. Они воплощали будущее. Пионер есть законченное совершенство, существо, которое поступает так-то и так-то, например всегда говорит правду (пункт 6-й). По мне, так уж лучше новозаветные идеалы. Брось хлебом в того, кто в тебя бросит камень, это не слабо, кидаться жратвой — прием, который всегда выручает, когда у творца иссякает творческая фантазия. И тогда возникает бурлеск. А что, если кто-то из пионеров объявит, что все пионеры врут? Вот Шохар, да будет известно об этом всему человечеству, врет как сивый мерин, хотя у него и галстук имеется, и даже свисток. Отличный, кстати, свисток, Шохар такого и не заслуживает. Так что хочешь не хочешь, а надо признать, что пионер — тоже человек. Это мог бы быть тринадцатый пункт. Хотя это столь очевидно, что особого пункта не требуется.

Тринадцатый пункт — пункт неписаный, подразумевающий, что у каждого свои слабости. Взять хотя бы меня: как-то раз я стащил в школе головоломку, заныкав ее в носок, правда, я был еще октябренком, и родители велели отнести игрушку назад, хотя по их лицам заметно было, как гордятся они своим отпрыском, усмотрев в блестящих цветных кружочках и треугольничках символ неодолимой тяги к познаниям, — ну да насчет воровства никаких пунктов не было, оно было частью системы.