Гейл Форман - Оставьте меня

– Да, – ответила Дженис.

Какое-то время они молчали, Мэрибет размышляла, Дженис громко пила.

– Так, ладно, а что этот поиск подразумевает?

– Вы подаете в суд письменный запрос. Судья рассматривает, выдает ордер, начинается поиск. Уполномоченный представитель просматривает архивы. У меня есть такая лицензия, так что можете назначить своим представителем меня.

– Хорошо. Давайте.

– Это пока лучше отложить. Поскольку ваши приемные родители евреи, это может сильно сузить поиск.

Прошлым летом они с близнецами ловили светлячков в парке Бэттери. Поймав одного за крыло, Оскар пришел в ужас, словно не понимал, что сделал. Ровно так же чувствовала себя сейчас Мэрибет. Она готовилась к сложному поиску.

– А что будет? Если мы найдем? – поинтересовалась она.

– Устанавливается контакт. Отправляется письмо общего характера, если они захотят общаться, вы напишете письмо от себя. А дальше сами.

– А если мать умерла?

– Будет какой-то другой ближайший родственник.

– А если она не захочет иметь со мной дела?

Дженис несколько раз вдохнула поглубже, словно ее отталкивал негатив Мэрибет.

– Такое тоже возможно, – признала она. – Так что остается делать и верить. То, что вы столько лет об этом мечтали, не означает, что ваши чувства взаимны.

– Я уже говорила. Я не мечтала о встрече с ней, – ответила Мэрибет.

Дженис нахмурилась, края молочных усиков опустились.

– В смысле, это внезапное решение, вызванное проблемами со здоровьем. Просто хочу узнать о наследственности.

– Зачем вы тогда сюда приехали? Можно было заниматься этим из Нью-Йорка.

Мэрибет вздохнула.

– Тут все непросто.

Дженис по-доброму улыбнулась.

– Так почти всегда.

Закончили они уже после шести, но было еще довольно светло, так что Мэрибет решила дойти до дома пешком. Ее родная мать всегда была фигурой абстрактной, словно тень. Может, она где-то есть, может, уже нет, узнать нельзя, так какой смысл об этом думать. Примерно так же Мэрибет размышляла и о Боге. Получается, она в вопросах родной матери агностик.

А теперь может появиться доказательство ее существования. Сколько ей будет лет? Шестьдесят пять? Семьдесят? Она думала о Мэрибет? О том, одинаковые ли у них глаза? (У Мэрибет – серые.) Или волосы? (У Мэрибет – каштановые кудри, которые уже начали седеть на висках.) Хрустит ли у нее поутру коленка? Она смешно смеется? Ее смех когда-нибудь называли «возбуждающим лаем морского котика»? Это Джейсон про Мэрибет так говорил. А у нее есть свой Джейсон? Она была замужем? Разводилась? Есть ли у нее другие дети?

А Мэрибет? Почему она ее отдала? Что может заставить женщину так поступить?

«Вот у себя это и спроси» , – подумала Мэрибет.

Мэрибет продолжала писать письма близнецам, стопка на ночном столике росла. Однажды она зашла в магазин канцтоваров и отдала сорок долларов за хорошую бумагу и еще двадцать за ручку с пером. Это была самая нелепая роскошь, приобретенная ею после ухода из дома.

Мэрибет и вспомнить не могла, когда писала письма на такой бумаге. Может, это были благодарности после свадьбы? А когда родились близнецы, она благодарила всех за полученные подарки. Не очень богато, но хоть так. А в последнее время эти благодарственные письма стали редкостью, если не считать мать Джейсона, которая обижалась, если ей вовремя и надлежащим образом не говорили спасибо за подарок.

Писать на бумаге, от которой пахло как в старой библиотеке, было приятно. Перо скрипело, выводя слова. И письма как будто стали существеннее.

«Дорогие Оскар и Лив,

тут много музеев. На прошлой неделе я начала их исследовать. Сначала пошла в художественный, а вчера была в музее естественной истории. Там столько ископаемых динозавров, а синего кита нет. Помните, как мы видели его в музее динозавров? Лив, помнишь, что ты сказала?»

Музеем динозавров они называли музей естественной истории, потому что когда они туда ходили, то смотрели в основном только скелеты громадных тираннозавров. Но в тот день – уникальный, как редкая птица, воскресенье без чьего-нибудь дня рождения, встреч с другими детьми или занятий – им удалось зайти дальше, посмотреть на камни с луны, а потом и зал, посвященный жизни океана, в котором с потолка свисал гигантский синий кит.

«Мы все легли на пол, хотя вам это и показалось безумием, и смотрели на него снизу вверх. И ты, Лив, сказала: «В саду говорили, что у синего кита такое большое сердце, что через него можно пройти насквозь». А ты, Оскар, ответил: «Я хочу пройти через чье-нибудь сердце». Я сжала ваши руки и сказала: «Вы идете через мое».