Тушеную рыбу он тоже прикончил, и большую часть хлеба; когда Роза пришла забирать тарелки, лицо ее светилось радостью.
– Спасибо, – холодно произнесла Мелисса.
– Нравится?
– Очень, – ответил Джек.
– Может быть, десерт, да? И caffé ?
– Счет, пожалуйста, – отчетливо произнесла Мелисса.
Розу это слегка задело.
– Нет десерт? У нас есть tiramisù , и tortadellanonna , и…
– Нет, спасибо. Счет, пожалуйста.
Как это похоже на нее, подумал Джек, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Думает только о себе, не понимает потребностей близких людей. Причем платить ведь не она будет: вопрос совместного банковского счета как-то всплыл в разговоре, но вызвал такую боль, такое негодование, что Джек благоразумно отступил, решив перенести обсуждение этого вопроса на какой-нибудь менее болезненный момент.
– Мне принесите десерт, пожалуйста, – громко сказал он. – И граппу, и эспрессо.
Лицо Мелиссы сошлось в осуждающую белую костяшку. За спиной у нее щеки Розы пылали, как маки.
– Меню? – спросила она.
Он покачал головой:
– Сделайте мне сюрприз.
За кофе, которого Мелисса пить не стала, она сверлила его яростными, остекленевшими глазами.
– Ты это нарочно, – прошипела она.
– Почему ты так думаешь? – спросил Джек, прихлебывая граппу.
– Черт возьми, ты прекрасно знаешь, что я хотела уйти!
Он пожал плечами:
– А я хочу есть.
– Ты свинья!
Голос ее дрожал. Она вот-вот расплачется. «Зачем я это делаю?» – подумал Джек, внезапно смутившись. Он ведь столько труда положил, чтобы завоевать Мелиссу; зачем же он теперь так ведет себя по отношению к ней, да и к самому себе? Когда он понял, это было словно ледяная сердцевина в мягком, тающем crèmebrûlèe , и он поставил стакан, неопределенно гадая, чем это его одурманили. Мелисса наблюдала за ним ненавидящим взглядом голубых глаз, рот ее сжался в почти невидимую узкую щель.
– Хорошо, сейчас пойдем.
Удивительно, какая же она страшная на самом деле, подумал он. Взбитые, посеченные, химически обработанные волосы. На зубах виниры. Жилы на шее натянуты, словно веревочная лестница, ведущая к «куриному филе», спрятанному в дорогом лифчике от «Ла Перла». Из кухни вышла Роза, мягкая, светлая, сияющая, с подносом в руках. Шоколадно-янтарные глаза блестели, и Джек обнаружил, что произносит почти бессознательно:
– После десерта.
Мелисса застыла. Но Джек едва замечал ее – он смотрел на Розу с подносом. Он понял, что она принесла не один десерт, а много: по крохотной порции всего, что имелось в ее обширном меню. Тут было tiramisù , осыпанное шоколадной пылью, роскошное, влажное, тающее во рту; лимонная полента; шоколадный ризотто; тонкие, как кружево, миндальные черепицы; кокосовые макаруны; корзиночки с грушами; абрикосовое мороженое; brûlèe с ванилью, пряностями, миндальными хлопьями и медом.
– Ты надо мной издеваешься, – яростно прошептала Мелисса.
Но Джек ее уже не слышал, узрев новые чудеса: он пробовал то одно, то другое в нарастающем самозабвенном опьянении. Роза смотрела на него с почти материнской улыбкой, сложив руки на груди, как ангел – крылья. Удивительно, что поначалу он счел ее некрасивой; теперь он понимал, что она потрясающе прекрасна: зрелая, как летняя клубника, чувственная, как ванна из сливок. Он увидел женщину с кислым лицом, сидящую напротив, и попытался вспомнить, что она тут делает: кажется, что-то связанное с деньгами, смутно припомнил он, что-то насчет бизнеса и перспектив. Но это явно было что-то не очень важное, и он скоро забыл о ней, погрузившись в вакханалию кондитерских вкусов и текстур, сотворенную этой экзотичной темноволосой роскошной неаполитанкой.
Роза, по-видимому, разделяла его восторг. Губы ее приоткрылись, глаза сверкали, щеки слегка порозовели. Она кивала ему, сначала в знак одобрения, потом – с плохо скрываемым возбуждением. Он заметил, что она дрожит; ее руки сжимались и разжимались на фоне белого фартука. Он набрал полный рот орехового крема, на миг прикрыл глаза и тут же преисполнился уверенности, что и она закрыла глаза в приступе блаженства; снова потянувшись за ложкой, он услышал вздох наслаждения.
– Да! Да!
Шепот был почти неслышен, но он все равно его услышал – облегченный вздох, едва слышный блаженный стон. Он опять взялся за ложку, она опять испустила вздох, пальцы растопырились в насыщенном мускусом воздухе. Он обожрался и все равно хотел еще, хотя бы только для того, чтобы увидеть ее лицо, когда он ест и ест. Он смутно помнил, как говорил кому-то (кому?), что рыба усиливает любовный пыл; секунду ему казалось, что он вот-вот припомнит, кому именно, но потом эта мысль тихо ускользнула.
Читать дальше