Мосаб Юсеф - Сын ХАМАС

И Израиль не преминул воспользоваться неразберихой. Поскольку бойцом интифады мог предстать кто угодно, солдаты израильской службы безопасности надевали маски и внедрялись в толпы демонстрантов. Они могли войти в любой палестинский город в разгар дня и проворачивать блестящие операции, ибо были одеты как бойцы палестинских организаций. И поскольку никто не знал, кто конкретно скрывается под той или иной маской, люди делали то, что им говорили. Никто не хотел, чтобы его избили или назвали израильским коллаборационистом, что обычно означало виселицу.

Хаос и путаница толкали нас на всякие глупости. Пару раз во время экзамена мы с приятелями подговорили старших знакомых прийти в школу в масках и сказать, что объявлена забастовка. Это казалось нам отличной затеей.

Короче говоря, мы стали злейшими врагами самим себе.

Для нашей семьи те годы были по-настоящему трудными. Отец все еще сидел в тюрьме, а из-за бесконечной череды забастовок мы, дети, почти целый год не ходили в школу. Братья отца, религиозные лидеры, равно как и все остальные, казалось, решили, что главная задача всей их жизни — муштровать меня. Поскольку я был старшим сыном шейха Хасана Юсефа, они предъявляли мне очень высокие требования. И когда я не оправдывал их ожиданий, мне доставались подзатыльники. Не важно, в чем я провинился, даже если я ходил в мечеть пять раз в день, этого было недостаточно.

Однажды мы с другом бежали в мечеть, на ходу валяя дурака, а имам вдруг погнался за мной. Поймав, он перебросил меня через голову, и я со всего маху рухнул на спину. От такого броска у меня захватило дух, я подумал, что умираю. Потом он принялся бить меня кулаками и ногами. За что? Я вел себя ничем не хуже других детей. Но поскольку я был сыном Хасана Юсефа, от меня ожидали, что я буду выше детских шалостей.

У меня был друг, его отец был религиозным лидером и влиятельным человеком в ХАМАС. Ему не раз доводилось поднимать людей на акции протеста. Он считал, что нет ничего страшного, если чьи-то чужие сыновья получат пулю в лоб за то, что бросают камни в поселенцев, однако для его единственного сына это неподходящее занятие. Когда этот человек узнал, что мы тоже кидались камнями, он вызвал нас к себе. Мы думали, он просто хотел поговорить. Однако он выдернул шнур от нагревателя и изо всех сил принялся хлестать нас до крови. Он разбил нашу дружбу в надежде спасти сына, хотя мой друг в конце концов ушел из дома, возненавидев своего отца больше, чем дьявола.

Не считая попыток «воспитывать» меня, во время заключения отца никто не помогал нашей семье. С его арестом мы потеряли дополнительный доход, который он получал за уроки в христианской школе. Школа обещала сохранить за ним место до освобождения, а пока что у нас не хватало денег даже на самое необходимое.

Отец был единственным человеком в семье, имевшим водительские права, так что на машине мы ездить не могли. Маме приходилось преодолевать огромные расстояния до рынка и обратно, и я часто ходил вместе с ней, чтобы помочь донести покупки. Я думаю, стыд был хуже бедности. Когда мы шли по рынку, я лазил под телеги и собирал испорченные овощи, упавшие на землю. Мама покупала эти отбросы, никому кроме нас не нужные, рассказывая торговцам, что мы берем их на корм скоту. Ей до сих пор приходится торговаться по любому поводу, потому что отца сажали в тюрьму тринадцать раз — больше, чем любого другого лидера ХАМАС (и сейчас, когда я пишу эти строки, он по-прежнему находится в заключении).

Может быть, нам никто не помогал, потому что все думали, что у нашей семьи полно денег. Все же отец был выдающимся религиозным и политическим деятелем. И люди, несомненно, считали, что наши родственники обязаны помогать нам. Поистине, да поможет Аллах. Но и родственники, и Аллах как будто забыли про нас, поэтому матери приходилось в одиночку заботиться о семерых детях (младший брат Мохаммед появился на свет в 1987 году).

Наконец, когда положение дел стало ужасающим, мама попросила в долг у одного из друзей отца, не для того чтобы пойти в магазин и накупить одежды и косметики для себя, а для того чтобы ее дети ели хотя бы раз в день. Но он отказал ей. Мало того, вместо помощи он рассказал своим приятелям-мусульманам, что моя мать приходила к нему за деньгами.

«Она получает зарплату от правительства Иордании, — сказали они с осуждением. — Почему она просит еще? Эта женщина считает, что раз ее муж в тюрьме, ей все позволено, и хочет таким образом разбогатеть?»