Сергей Могилевцев - Вечный Жид

Итак, перелистнем сотню-другую страниц в необыкновенно увлекательном романе Обломоффа, и очутимся в тех временах, когда беседы с белым ангелом юного и бледного юноши давно закончились, и дьявол полностью овладел его душой и телом. Мы видим повзрослевшего К., уже давно окончившего школу, поступившего в институт, и даже успевшего жениться на одной из своих однокурсниц. Он снимает вместе с женой комнату в квартире на некоей тихой и зеленой московской улице, и занимается поисками некоей универсальной Формулы Красоты, призванной облагодетельствовать все человечество. Предупреждения белого ангела не пошли, как видим мы, Виктору впрок, и он занимается тем, чем, в сущности, занимались до него все Фаусты в мире, то есть ищет свой собственный философский камень. Он стал русским Фаустом, заключившим с дьяволом необходимый договор, подписав его своей собственной кровью, и теперь ежедневно беседует с ним, советуясь по каждому ничтожному вопросу. Разумеется, дьявол имеет вид вовсе не классического Мефистофеля, показываемого на сценах оперных театров, с красным плащом за плечами и рогами на чрезвычайно бледном лице, а вполне интеллигентного и милого человека, ставшего лучшим другом К. Друг, как и К., тоже был студентом, но, правда, вечным, переходившим из университета в университет и из института в институт, и знающим множество вещей и наук, которые за это время успел изучить. Звали его Протагором, а фамилия его была Аксельрод, и это звучало так убедительно, что многие преподаватели, особенно женщины, прощали ему небрежное знание предметов: Протагор вообще по жизни ненавидел учение и принципиально не ходил на занятия. Так же принципиально он игнорировал женщин, в том числе и преподавательниц, ставивших ему хорошие оценки, многих из которых он уже был старше годами. Впрочем, определить, сколько ему лет, было в принципе невозможно.

– Сторонись женщин, Витя, – говорил ему вечерами Протагор, покойно расположившись на диване в комнатушке Виктора, снимаемой им на окраине Москвы, – сторонись, мой друг, женщин, ибо они не доведут тебя до добра. Зло в этот мир пришло с женщиной, и от женщины, сидящей верхом на звере, он же в свое время и погибнет. Цени превыше всего бескорыстную мужскую дружбу, такую, как наша с тобой, которая не предаст и не соблазнит тебя никогда, какие бы копья и пули в этот миг ни свистели на улице!

Протагор любил поучать Виктора в то время, когда Марта, жена К., хлопотала на кухне, готовя товарищам бутерброды, которые они запивали свежим пивом, наливая его в стаканы из трехлитрового бутылька, с которым только что вернулись из ближайшей пивнушки. Дискутировали они обо всем на свете: и о женщинах, и о политике, и о неизбежной революций, которая произойдет в стране в самое ближайшее время.

– Ты, Витя, еврей, – назидательно говорил Протагор, с аппетитом проглатывая принесенные Мартой из кухни бутерброды, словно бы забрасывая их в огромную ненасытную пасть, – ты, Витя, еврей, причем еврей ищущий, и твое предназначение в этой стране огромно.

– Я еврей только наполовину, – виновато улыбался ему К.

– Ничто не может быть наполовину, – назидательно говорил, словно вбивал гвозди в доску, звероподобный Протагор, – ничто, мой друг, не может быть только наполовину. Не может быть половинной свежести, которая или есть, или ее нет, половинной любви и половинной ненависти, которые даже или существуют, или не существуют вообще. Так и с твоим еврейством: раз ты его чувствуешь, значит, оно в тебе есть. А у русского еврея, друг мой, предназначение совершенно особенное, русский еврей есть катализатор русской революции, без него она вообще не может возникнуть!

– Русской революции?

– Да, русской революции, которая для этой страны является перманентной, и вытекает из русского бунта, решительного и беспощадного.

– Но при чем же здесь я?

– При том, что именно недовольный и ищущий еврейский дух, дух вечного еврейского протеста и недовольства один лишь и способен разжечь огонь революции в этой стране. Русский дух, слишком слабый и прямолинейный, слишком ленивый и склонный к компромиссам, с такой задачей не справится. Русский дух – это лежащий на диване мечтатель, который о многом грезит, но ничего сделать не может. Еврейский же дух, настоянный на тысячелетнем изгнании и тоске, на вековечных мечтах о пристанище и переменах, на обретении, наконец, Земли Обетованной, этого нового Царства Божия на земле, один и способен поднять огонь и пламя мятежа в этой стране.