Сергей Могилевцев - Вечный Жид

– Я, девочки и мальчики, – говорила Лиза, мастурбируя сразу двумя искусственными фаллосами, засунутыми куда-то не то в бок, не то в низ ее свободного современного платья, – гетера современная, и в отличие от, к примеру, гетер древнегреческих, имею перед ними целый ряд преимуществ! (Девочки и мальчики, к которым обращалась Лиза Майнстрим, были ее обычной свитой, и состояли из таких же развратных молодых, а так же не очень молодых, людей обоего пола, или вообще лишенных пола, постоянно совокупляющихся или между собой, или внутри самих себя, или вообще в данный момент отдававшихся то Солнцу, то Луне, то залетным кометам, то неким подземным демонам, которых всегда много крутится вокруг таких развращенных сборищ.) Телевидение, девушки, поднимает меня на совсем новый уровень, и я могу одновременно совокупляться с миллионами разных партнеров, которые оплодотворяют меня своей совокупной спермой, превращая в несущуюся к звездам ракету! Даря мне бессмертие, и превращая в космическое существо, равное таким же бессмертным богам!

Тут надо заметить, что Лиза Майнстрим решительно не верила ни в богов, ни в единственного Бога, хотя, отдавая дань моде, и носила у себя на груди огромный золотой крест, а верила исключительно в свою вещую вагину, которая иногда утробным голосом вещала ей запредельные тайны. Впрочем, тайнами этими она ни с кем не делилась, и что они из себя представляли, никто не знал. Да и самих вагин, как поговаривали, у Лизы Майнстрим было не меньше дюжины (кто-то даже утверждал, что их было несколько тысяч!), и находились они в самых разных частях ее тела: во лбу, в ушах, в волосах, в пятках, в пальцах, в спине, в животе, на ягодицах, и прочее, включая и ту вагину, что должна находиться на привычном для всех месте), – самих вагин у Лизы Майнстрим было по крайней мере с дюжину, но вещей была только одна, и Лиза по привычке относилась к ней лучше других. Девушек же, постоянно сопровождавших ее, и составлявших ее ежедневную свиту, звали так: Плутишка Аня, Вагина Зоя, Барсучиха Нина, Отрыжка Мэри, Блядушка Катя, Пиздушка Надя, а также просто Крутая Горка, Глубокая Норка, Дамская Челка, Улетная Сучка, Блядская Жучка, Малютка Фанни, Говенная Даша, и некий переделанный в зрелую женщину совсем еще юный подросток Саша. Мужчин, постоянно крутящихся около Лизы (некоторые из них были женщинами), в основном стриптизеров различных ночных, как гей-, так и обычных клубов, звали так: Бесстыдный Вовик, Пендель Валера, Кретин Жора, Пуфик Стас, Гаденький Костя, Отрыжка Гога, Жопа Димас, Крокодил Петрович, Эдик Громобой, Жорж Вездеход, Тракторист Вася, Поганый Мося, Метис Эдик и Эразм Роттердамович Годзилла. У Тракториста Васи фаллос был в длину тридцать три сантиметра, как у великого царя Петра Первого (впрочем, мы этот фаллос не измеряли, но, по некоторым сведениям, те, что его все же измеряли, утверждали, что на нем свободно укладывались не то двенадцать, не то тринадцать спичек, что, по уверению этих исследователей, как раз и составляет тридцать три сантиметра; на это можно сказать одно – на то он и царь, чтобы все у него было большим!), чем Вася очень гордился, и постоянно его всем показывал; у Поганого Моси фаллос достигал в длину уже тридцати четырех сантиметров, то есть на сантиметр больше, чем у Петра; у Жоржа Вездехода он был размером уже в тридцать семь сантиметров, и дамы в ночных стриптиз-барах просто падали в обморок, когда его видели; у Эдика Громобоя, однако, этот якобы мужской орган (многие думали, что он у Эдика накладной, как бывают накладные груди и прочее), – у Эдика Громобоя фаллос простирался в длину уже на восемьдесят четыре сантиметра, и те из дам, обычных посетительниц ночных стриптиз – баров, которым за отдельную плату разрешалось его потрогать, навсегда прощались со своей прошлой жизнью, и если не умирали на месте, то всю потом жизнь ходили за Эдиком следом и становились навсегда его покорными рабынями. Эдик же на них никакого внимания не обращал, потому что был влюблен единственно в Лизу Майнстрим, которой вообще было все до лампочки, в том числе и длина пениса Эдика Громобоя. Но все это были лишь цветочки, поскольку у Эразма Роттердамовича Годзиллы мужской член достигал в длину аж ста восьми сантиметров, и побить его никто в мире не мог. Хотя поговаривали, что чисто теоретически где-то в Африке должны существовать негры с еще большей длины членами, и даже вроде бы кто-то таких негров видел живьем, но все это были досужие разговоры и пустое колебание воздуха: фаллос Годзиллы длиной в сто восемь честно отмеренных сантиметров перебивал все другие известные фаллосы, и к нему с уважением относилась даже секс-бомба, и по совместительству телеведущая Лиза Майнстрим. Итак, Лиза Майнстрим, где-то примерно около пяти часов вечера, проснувшись и немного придя в себя после оргии прошлой ночи (которая затянулась до сегодняшнего утра), собиралась на работу на телевидение, прихватив свою сумочку со всем ее содержимым, и привычно мастурбируя фаллосами, один из которых держала во рту вместо жвачки или конфеты, и думала, что сегодняшний день принесет ей не меньше радости и удовольствий, чем день прошедший. Но как бы не так! Какой-то злой демон, видимо, перебежал сегодня Лизе дорогу, ибо она, привычно посасывая и покусывая торчащий у нее изо рта фаллос, неожиданно обнаружила, что он отчего-то не сладкий, со вкусом клубники, ананаса или, на худой конец, манго, а, напротив, какой-то противный, горький, и к тому же чересчур дряблый и маленький! Вынув его изо рта, она поближе рассмотрела его, обнаружив, что фаллос этот действительной очень маленький, не более восьми сантиметров в длину (Лиза умела безошибочно, раз взглянув, определять размер мужских членов), – фаллос был маленьким, гаденьким, и – о ужас! – вовсе не искусственным, а живым! Лиза чуть в обморок не упала от такого открытия! Держать у себя во рту живой, то ли отрезанный, то ли оторванный у кого-то, то ли просто утерянный кем-то фаллос – такого она и в мыслях представить себе не могла! Одно дело, если бы он находился вместе с живым, относящимися к нему человеком, которого она хорошо знает, а если и не знает, то, по крайней мере, может увидеть глазами или даже ощупать руками! Но держать во рту сморщенный и маленький член, вовсе не ароматизированный, а противный и горький, принадлежащий неизвестно кому, – этого она вынести не могла! А что, если кто-то хватится своего недостающего фаллоса, и ее обвинят в том, что она его у него оторвала или откусила, или умыкнула каким-то другим, незаконным и ненужным для Лизы способом?! Оторвать или откусить фаллос – это, очевидно, дело подсудное, грозящее всяческими неприятностями, а, возможно, и настоящей тюрьмой, от одной мысли о которой у Лизы пропало все ее нынешнее хорошее настроение!