Сергей Могилевцев - Вечный Жид

– Этим именем, – страшным шепотом ответил ему Андроник Вагнер, – нарек меня в трюме переломившегося надвое и идущего на дно корабля сам Иегова, благословивший перепуганного и нахлебавшегося океанской воды еврея на подвиг бесконечного обрезания, который займет всю мою жизнь! Вот почему это самая страшная тайна, которой владею я, и в которую, надеясь на вашу честность и порядочность, а также на ваше молчание, посвятил вас!

– Скажите, – спросил у него после некоторого молчания Обломом, – а вы часом не советский, то есть, прошу прошения, не русский шпион? Что-то все это очень запутано и сомнительно, все эти ваши бесконечные имена, из которых невозможно выбрать ни одного настоящего, все это ваше сопереживание страждущим пациентам, все это ваше чудесное бегстве из-за железного занавеса и не менее чудесное спасение во время жестокого шторма, – скажите, а не завербованы ли вы советской разведкой для некоей секретной миссии?

– Для обрезания миллионов евреев и для работы во славу дела Иеговы? – от души рассмеялся в ответ на это Доктор Обрезание. – Помилуйте, батенька, это было бы правдоподобно в единственном случае: если бы в КГБ сидели одни тайные приверженцы Иеговы, почитатели Иеговы, то есть, прошу прощения, обыкновенно евреи, маскирующиеся для проформы под русских, а это, согласитесь, полнейший бред и абсурд! Так что никакой я не советский, не русский, и не иной шпион, а обыкновенный обрезала с двадцатипятилетним стажем, сопереживающий всем своим несчастным клиентам!

– Как знать, как знать, – загадочно ответил ему Обломофф, – неисповедимы пути Господни, и многое существует на свете, что не подвластно уму и тысячи мудрецов! Во всяком случае, спасибо за обрезание, и не обессудьте за ту историю, которую я вам рассказал!

– Про несчастного поэта, сошедшего с ума на почве покупки обычной шапки?

– А на какой почве хотели бы вы, чтобы он повредился в уме?

– Ну уж во всяком случае не ярославской. При чем здесь вообще Ярославль, зачем вам понадобилось упоминать вообще этот город?

– А какой город вам больше нравится: Иерусалим, Дзерот, Ашкелон, или, допустим, Иерихон? Ярославль – вполне достойный во всех отношениях типичный русский город, в котором, к тому же, я неоднократно бывал, и даже какое-то время живал, так что не обессудьте, что история с поэтом и шапкой произошла именно в нем!

– Да помилуйте, – добродушно отозвался Доктор Обрезание, – мне абсолютно все равно, Ярославль или Дзерот, лишь бы история была занятная, и лишь бы какое-то отношение имела к обрезанию! Кстати, не хотите ли послушать еще одну историю, весьма, на мой взгляд, занятую и поучительную?

– Валяйте, – добродушно ответил ему Обломофф, – тем более, что теперь как раз ваш черед что-нибудь рассказать!

Здесь мы прервем на время эту занимательную беседу, известную, между прочим, нам в мельчайших подробностях, и отвлечемся другими, не менее важными делами.

Она сидит на противоположной стороне в вагоне метро, немного сбоку, и, очевидно, узнала меня так же, как я ее. Но вида не подает, точно так же, как не подаю вида я. Слишком давно мы были знакомы, и, если встретиться вновь и заговорить о былом, оба можем элементарно сойти с ума. От страха перед временем, которое с тех пор прошло. Или минуло, или утекло, или… Она молчит, глядя прямо перед собой, и, очевидно, считает про себя, сколько же действительно с той поры прошло лет, и сколько тогда было ей, а сколько мне? Счет, разумеется, не в ее пользу, она уже успела вспотеть от страха перед этой бездной лет, перед этой волной лет, подобно цунами, нависшей над ней и надо мной, и грозящей раздавить нас обоих. Хотя мне, естественно, легче, поскольку она была старше на целых пятнадцать, и казалась мне тогда чуть ли не старухой, с приятной, впрочем, внешностью и фигурой. Такие случайные встречи ничего хорошего не сулят, это скорее знак беды, и не только для нее, но и для меня. Если разговориться сейчас, то потом надо или стреляться, или пить беспробудно несколько дней, чтобы вытравить из себя эту жалость, эту ностальгию по прошлому, от которого, кажется, избавился навсегда. Она встает первая, не выдержав напряжения, и с неестественно прямой спиной направляется к выходу. И только небольшая пульсирующая жилка на шее выдает все ее внутреннее напряжение. Мужественная женщина. Впрочем, и я тоже неплохо держался. Никогда, никогда не возвращайтесь в прошлое, даже если эти прежние места и кажутся вам временами желанным и забытым Эдемом!