Сергей Могилевцев - Вечный Жид

После того, как Обломофф рассказал эту историю, Доктор Обрезание некоторое время молчал, а затем все же сказал:

– Спору нет, история хорошая, а некоторые моменты в ней просто восхитительные, и выдают всю глубину вашего писательского мастерства, так и просясь, чтобы их перенесли на бумагу. Я вообще вам советую, как писатель писателю, со временем превратить эту истерию в рассказ и добавить его к тем шедеврам, которые вы уже написали. Но при всем уважении к вам все же скажите, какое отношение имеет она к обрезанию, вокруг которого все здесь и вертится?

– А какое отношение к обрезанию имеет ваша предыдущая история про Город Лжецов? – резонно спросил у него Обломофф. – Ровным счетом никакого отношения ни к обрезанию, ни к моему нынешнему болезненному состоянию, вызванному вашим коварством и моей наивной беспечностью, обе эти историй решительно не имеют. Хотя я и надеюсь, что в конце концов хотя бы один из нас сможет рассказать другому нечто подобное!

– Помилуйте, коллега, – воскликнул в запальчивости Доктор Обрезание, – ваше нынешнее болезненное состояние не отличается ничем от моего собственного болезненного состояния! Я ведь вам уже говорил, что сопереживаю каждому обрезанному пациенту, которого лишаю кусочка абсолютно ненужной, и одновременно, как мы уже выяснили до этого, священной крайней плоти, и поэтому перманентно, по существу, хожу с воспаленным фаллосом, испытывая из-за этого множество затруднений и даже серьезных проблем. Я даже из-за этого не женился, хотя, уверяю вас, у меня было множество вариантов устроить свою личную жизнь!

– Сочувствую вам, Андроник Соломонович, – ответил ему Обломофф, – но, к сожалению, пока не зажил мой собственный фаллос, ничем помочь вам не могу. В том смысле, что не имею возможности сосватать вам какую-нибудь невесту!

– Ах, дорогой коллега, – резонно возразил ему Андроник, – какая-нибудь за такого прожженного обрезалу, как я, к тому же живущему под множеством настоящих, а также вымышленных имен, ни за что не выйдет. Здесь необходима мужественная женщина, вроде тех женщин-революционерок, что так выпукло и ярко описаны в ваших романах!

– Ах, мои романы, мои романы, – отозвался на это со стоном Обломофф, стараясь лежать на спине и ненароком не зацепить перебинтованным фаллосом, который с утра у него особенно сильно болел, за край журнального столика, на котором к этому времени громоздилась уже целая батарея всевозможных бутылок. – Ах, мои романы, мои романы, мне кажется, что после моей операции я просто элементарно не выживу и уже ничего не смогу написать! Скажите, а что это вы говорили про разные вымышленные и невымышленные имена, под которыми вы живете? Вы что, не одесский еврей, и не бежали из Советской России в трюме торгового корабля, очутившись в итоге в этой благословенной стране?

– Одесский, одесский, – замахал в ответ ему Андроник, – самый настоящий одесский еврей, и действительно бежал из Советской России в трюме торгового корабля, перевозившего не то стратегические ракеты, не то муку и масло для находящегося в блокаде Острова Свободы, и попавшего в жестокий шторм, переломивший его пополам и прибивший ту половинку, в которой прятался я, страстно моля Всевышнего о спасении, к берегам некой нейтральной страны. Видя, как вокруг вздымаются до неба океанские валы и идут на дно все те стратегические ракеты, а также мешки с русской мукой, предназначенные для Острова Свободы (ракеты тоже предназначались для какого-то острова), я поклялся Всевышнему, что если выживу, то посвящу все свои силы и весь свой талант какому-нибудь богоугодному делу. Более богоугодного дела, чем обрезать восьмидневных, а также вообще всех желающих этого евреев, я в жизни не знаю. Вот так я и стал сначала рядовым обрезалой, а потом уже и заслуженным Доктором Обрезание, известным каждому последователю Иеговы на этом земном шарике. Однако мое настоящее имя все же не Андроник Соломонович Новосельцев, и даже не Гилад Шиай (я говорил вам про Гилада Шиая?), хоть с этими именами я и сросся, можно сказать, навечно, так что уже невозможно сказать, где кончаются они и начинаюсь я сам. Настоящее мое имя Аарон Вагнер, но этого не знает никто, все, кто когда-то знал об этом, давно уже умерли, и вы единственный человек на свете, который проник в мою сокровенную тайну!

– А что в ней такого сокровенного? – С улыбкой опросил у него Обломофф. – Подумаешь – Аарон Вагнер! Обычное еврейское имя, каких, между прочим, тысячи на земле, и даже более звучных и приятных на слух, чем это!