Умберто Эко - Нулевой номер

— На что?

— На то, чтобы не закреплять в общей памяти, а выводить из общей памяти новости. Что-то случается… приходится обнародовать… народ может, вообще-то, превратно понять… Ну, в этих случаях хорошо открывать газету заголовком на четыре ряда на первой полосе, чтобы волосы у читателей сразу дыбом встали. Мать зарезала четверых младенцев. Наши сбережения превратятся в пыль. Найдено оскорбительное послание от Гарибальди к военачальнику Нино Биксио. Бах, бах, а настоящая-то новость тю-тю, уже потонула в водовороте информации. Однако я попробовал раскопать, чем действительно проявили себя «Гладиаторы» в Италии с шестидесятого по девяностый год. Что только не раскопалось! Много чем они себя проявили. Ввязывались по самую шею в террористическое движение правых экстремистов. Замешаны в знаменитом кровавом покушении на пьяцца Фонтана в шестьдесят девятом. В эпоху студенческого бунтарства шестьдесят восьмого, в эпоху забастовок и волнений на фабриках, которую у нас любили именовать всякий год «горячей осенью», кое-кто из них дал себе полную волю…

— Понимая, что любую террористическую акцию можно навесить, в порядке подозрения, на левых.

— Да, Колонна. «Гладиаторы» полновесно присутствовали и в пресловутой масонской ложе П-2, которую организовал…

— Личо Джелли.

— Личо Джелли. Мы приближаемся к самым существенным моим выводам. Ведь не могла же (подумал я) организация, противостоящая советскому влиянию, только устраивать теракты и ничего не организовывать? И я решил подключить материал из истории. Взялся за князя Юнио Валерио Боргезе…

Тут Браггадоччо высыпал на меня новую кучу эрудиции, выдранной, естественно, из газет. Поскольку в шестидесятые немало всего напубликовали о возможных военных заговорах и переворотах, «бряцании саблями», я тоже помнил, например, разговоры о путче, о несостоявшемся путче генерала Де Лоренцо.

Но Браггадоччо вытащил и другой путч — забавный, — так называемый путч лесников. Гротескная история. Верно ли помню, что из нее в свое время сделали кинокомедию?

Значит, так. Юнио Валерио Боргезе, называемый также Черный Принц, командовал Десятой флотилией МАС. Боргезе был безусловно не трус. Это о нем всегда говорится. Фашист — некуда пробу ставить. Естественно, геройствовал в Республике Сал у , и никому не удастся объяснить нам, почему в сорок пятом году, когда всех расстреливали не разбираясь, ему удалось не только выжить, но и продолжать существовать с тем же видом бравого вояки, в берете набекрень, с автоматом у плеча, в брюках гольф, как это там у них, фашистов, считается модным, и с такой наглой рожей, что, будь он в штатском, вы бы не доверили ему и ломаного гроша.

Вот в 1970 году этот Боргезе и решил, что наступил наконец момент для смены государственной власти.

Браггадоччо предполагал, что путем простого подсчета было найдено, что Муссолини, приведись ему прийти на царство из своего секретного тайника, к этому времени был бы уже в возрасте восьмидесяти семи лет, и тянуть время в общем-то не имело смысла, ибо и в сорок пятом он уже выглядел серьезно потрепанным.

— Иногда я просто не могу, до чего его жалко, — не утихал Браггадоччо. — Ты подумай, бедняга! Ладно уж, если отсиживался в Аргентине, где… даже притом что об этих их бифштексах полупудовых он все равно и думать не мог из-за язвы желудка… но хотя бы любовался на бескрайнюю пампу! С другой стороны, даже и бескрайней пампой поди пролюбуйся подряд двадцать пять лет… Тем не менее это лучше, чем просидеть двадцать пять лет в Ватикане с разрешением на прогулку раз в день под вечер в преподобном огородике. Протертый супчик каждый день подает на стол монахиня с усами. И это потеряв Италию, потеряв любовницу, не имея возможности обнять детей! Бог знает, что мечталось обвисавшему на подлокотниках кресла, обсасывавшему былую славу, о целом белом свете узнававшему из черно-белого телевизора, в то время как замутненный годами мозг, покалываемый сифилисом, то и дело восстанавливал в смутной грезе толпу под балконом палаццо Венеция и летние «битвы за урожай», когда, обнаженный по пояс, он картинно молотил зерно перед кинооператорами, целовал бутузов, а их бурные мамаши брызгали пеной из уст, лобзаньями покрывая его самого… И помнил о полуденных часах в зале Глобуса, куда камердинер Наварра вводил ему трепещущих буржуазок, а он, едва приотстегнув ширинку, крыл их, прислоняя к письменному столу, осеменял в секунду, с их сучьими повизгиваниями, о мой дуче, мой дуче… Он вспоминает все это в кресле и таращится, пучится, пыжится, пускает слюни, уд его давно увял, ему вводят в уши сказки о возможном восстановлении власти…