Михаил Ишков - Операция «Булгаков»

«…не надеясь на ОГПУ, занимавшего в этом вопросе двусмысленную позицию, Петробыч вынужден был взять инициативу на себя».

«…так он поступал только в исключительных случаях. Сталин всегда предпочитал предоставить своим политическим противникам возможность сделать первый ход. Этим приемом, как и удержанием позиции в центре политического спектра, что позволяло ему формально сохранять беспристрастность в партийных спорах, – он пользовался постоянно».

«…Прежде, чем ответить Билль-Белоцерковскому, Сталин выдержал паузу. Причем в адресаты он выбрал его одного, что очень характеризует манеру Петробыча общаться с оппонентами. В своем ответе Сталин разъяснил, что в области художественного творчества не может быть ни «левых», ни «правых» авторов. Есть авторы «хорошие» и «плохие»…»

«…Конечно, он лукавил, но выбора не было, и ему ничего не оставалось, как лично дать ответ на просьбу Булгакова разрешить выехать за границу.

Он позвонил ему 18 апреля 1930 года…»

Рылеев кратко проинструктировал меня.

– Только не надо ничего изобретать, напускать туман или, ссылаясь на каких-то неизвестных знатоков или, что еще хуже, фантазеров от литературоведения, сочинять всякого рода домыслы. Для нас важна подоплека разговора, а она везде изложена одинаково. Используй запись Елены Сергеевны, так как другие варианты известны опять же с чужих слов. Но, главное, сравни эту запись с той, что хранилась в архивах нашего управления.

Перегруженный этим ответственным заданием, я отправился домой. По пути решил заглянуть к «могиканам».

Клепков уже собирался уходить и собирал свой знаменитый портфель, но, заметив меня, жестом пригласил войти.

– Что там у нас насчет Булгакова?

Я мимолетно отметил: «у нас…», – и пожал плечами.

Жоржевич водрузил портфель на стол и достал оттуда кипу листов, очень похожую на сделанную Нателой распечатку.

Я уставился на нее как Троцкий на Сталина.

Или наоборот.

Клепков одобрительно кивнул.

– Я ознакомился с первой сотней страниц. Гребешь в верном направлении, однако надо бы расширить противоборческий момент. А так пафосно. С намеком и без откровенного подхалимажа. Когда думаешь закончить? Пары месяцев хватит? Я на этой неделе улетаю в отпуск. Вернусь – поговорим.

Я, потерявший дар речи, сумел только хмыкнуть в ответ.

– Вот еще что… Когда соберешься толкнуть меня под машину, как моего дядю под трамвай, не надо этого нарочито-коровьевского смакованья. Всяких там «дзинь», «хрусть», «визга тормозов», «надвигающихся колес», «Христа во плоти, грозящего мне пальцем…» Не надо! Будь скромнее!..

Я обрел дар речи:

– Почему ты решил, что я собираюсь толкать тебя под машину?

Жоржевич вздохнул:

– Все-то тебе объясни, все растолкуй. Сам догадайся.

– Под Воланда косишь? – хриплым голосом поинтересовался я. – Чтоб с крючка не сорвался?..

– С какого крючка ты можешь сорваться? У тебя издателя нет, а я предложу хорошие деньги.

– Тебе-то это зачем?! Я и так хожу не знаю, каким волю дать словам, и этот туда же – хорошие деньги! На эти деньги приличные женские сапоги не купишь! И не надо этих пошлых игр в дьяволиаду. Я не Булгаков, а ты не Воланд.

– Что ты на меня накинулся! Я всего лишь советую, решать тебе. Можно договориться и насчет оплаты за тираж.

Он сделал паузу, потом решительно заявил:

– Да, я не Воланд, а ты не Булгаков, но мне не хотелось бы стать героем пошлого детективчика, в котором мой дедушка якобы сумел обвести этих чертиков вокруг пальца, папочке пришлось сменить фамилию, а я буду выставлен этаким живоглотом, сосущим кровь из несчастных литераторов…

Я сел – без спросу, без разрешения, чего, в общем, не позволял себе в присутствии Клепкова.

Отказали ноги. Круг, в который эти господа замкнули меня, показался мне практически неразъемным. Лапы у них оказались длинными, к сотрудничеству они ухитрились привлечь убитую горем вдову, не говоря о самом Гакове в компании с романтической Маргаритой. Давление на душу превышало все возможные пределы.

Между тем Клепков как ни в чем не бывало, продолжал делиться:

– Что касается смены фамилии, это было трудное решение! Перемена паспорта папаше была как нож в сердце, но дед настоял. Буквально заставил! Только не надо этих антисемитских штучек! У меня в роду всего понамешано – как, впрочем, и у Воланда. Кстати, это именно он разделил языки в Вавилоне. Вот уж грохоту было. Сколько невинных душ, собравшихся взглянуть на поднявшуюся к небесам Вавилонскую башню, погибло. Конечно, не по собственной инициативе. Был голос свыше – попробуй не подчиниться, вмиг законопатят на самое глубокое дно самого глубокого ущелья.