Михаил Ишков - Кортес

Искупитель наш, Иисус Христос, пресвятая дева Мария, к вам обращаюсь с молитвой и надеждой. Укрепите дух мой, сберегите жену и сына. Скоро пробьет мой час, тяжко расставаться с белым светом, томит мысль о грехах. Уповаю на милосердие ваше, ибо обещано нам — обрати к свету истинной веры хотя бы одного язычника, открой ему врата небесные и воздастся тебе сторицей. Я же по милости твоей, Господь наш, Иисус Христос, тысячи тысяч темных душ осенил крестом. Склонились они перед величием твоим, обрели свет незримый…

В вашу честь основал я «Богатый город истинного креста», ныне называемый Веракрус, сокрушил кровавый Теночтитлан и на его месте заложил обитель правды и света, христианскую столицу Новой Испании город Мехико. Подобно девяти героям [1] Девятью героями древности или девятью мужами Славы в средневековье называли трех легендарных героев еврейской истории: Иисус Навин, царь Давид, Иуда Маккавей; трех легендарных героев-язычников: Александра Македонского, Гектора Троянского, Юлия Цезаря; трех христианских героев: Артура Английского, Карла Великого и Готфрида Бульонского. покорил неисчислимое количество племен — наш государь, его католическое величество дон Карлос V, простер над ними свою царственную длань. Приходилось мне и с земными властями вступать в разлад. Есть за мной тяжкий грех — было дело, предал позорной смерти лицо духовного звания, но к вам, к Спасителю и матери его святой, всегда испытывал благоговение. Всегда и везде я бесстрашно шел вперед с крестом в одной руке и мечом в другой. Вашей славой осенил земли, до той поры нехоженные и немереные.

…Порыв благочестия угас, снова начало теснить грудь, опять напомнили о себе острые боли в затылке. Дон Эрнандо заворочался в кресле воспоминания о строптивом, горластом монахе, которого пришлось вздернуть в джунглях таинственной страны Гондуры, вконец испортили ему настроение. Дон Эрнандо Кортес притих, глянул в окно. Привычный вид открылся перед ним изобилие черепичных крыш, ступенями взбегающими к вершине пологого холма, к которой прилепились развалины древней арабской крепости. Чуть ближе обветшавшая сторожевая башня — на её куполе густо свили гнезда аисты… Кастильехо де ла Куэста, где на склоне лет он теперь обитал, селение захудалое, расположенное неподалеку от Севильи. Куда ему до величия и бьющей в глаза роскоши Теночтитлана, строгости Тласкалы, пышности Чолулы. Единственное, чем богаты эти места, так это небом.

Такого неба как над Испанией нигде больше не встретишь. Особенно обильно оно в родной Эстремадуре, где он когда-то появился на свет. Это недалеко отсюда — несколько дней пути на север. Удивительно, чем беднее земля, тем выше небесная чаша, тем пронзительнее голубизна. В джунглях небо почти всегда в дымке. Изредка в прогалах листвы и сплетения лиан мелькнет робкая отсыревшая синь. Местами зеленые сумерки сгущались так, что солдаты не видели куда ставят ноги. В горах Мексики небо низкое, упитанное, ненасытное. Под стать отвратительным идолам ацтеков, радостно взирающим на вырванные из разъятой груди свежие, ещё дымящиеся, человеческие сердца.

Я, Эрнандо Кортес, обрушил это богомерзкое небо. Теперь умираю… С трепетом жду конца. Все в жизни свет и тьма…

На расположенном напротив, зарешеченном балконе, среди обилия других комнатных цветов торчит из глиняного горшка толстый стебель диковинного растения, называемого «маис». Видно, жена, донна Хуана привезла из-за моря… Это растение теперь вошло в моду. Мясистые, начинающие желтеть листья, золотой початок, выглядывающий из темно-зеленой гущи — на нем уже отчетливо видна резьба зерен. Наверху венценосная метелка… Вспомнился государственный символ, с которым встретили меня в Теночтитлане — медный жезл в полтора человеческих роста, обвитый золотой змеей. Глаза — два крупных изумруда. Жезл был осенен искусно изготовленной метелкой из золота. Дозволено ли иноземному злаку украшать себя подобием королевской короны?

Я добился славы, её теперь у меня вдосталь. Но что значит слава без золота? Забытые строки в толстенных, замурованных в деревянные, обшитые кожей доски, исторических хрониках? Или пересуды простолюдинов на рынке? А может, крикливые обвинения епископа Бартоломе де Лас Касаса, чьи слова теперь повторяют завистники и трусы? Дошло до меня, что он позволил себе прилюдно обмолвиться насчет не всегда благородных способов, с помощью которых я приобрел свои богатства. Одному лишь Господу Богу известно, заявил он, сколько индейских жизней было загублено из-за этого золота; надо думать он призовет его за это к ответу.