Борис Сопельняк - Рядовой Рекс (сборник)

– Английский! – после небольшой паузы добавил Флори.

– Да хоть эскимосский, – крякнул Дроздов, – лишь бы подальше отогнать эту безглазую старуху.

Битва, которая началась наутро, проходила в полной тишине, под сдержанное звяканье шприцев и ампул. Ради чистоты эксперимента английская и русская бригады не общались друг с другом и результатами не обменивались, но по косвенным данным можно было судить и о победах, и о поражениях. Если из двенадцатой палаты на полном ходу неслась каталка в конец коридора, где находилась операционная, всем было ясно, что возникли осложнения. Ну а если профессор Флори появлялся небритым и в несвежем халате, все прятали глаза – не было более верного признака, что дела идут совсем плохо.

О ситуации в семнадцатой судили по Настиным глазам: если зареванные – больным хуже, если сияют голубизной – пошли на поправку.

К исходу первой недели врачи и медсестры валились с ног, зато за дверью семнадцатой и двенадцатой все чаще слышалась какая-то не госпитальная возня, доносился смех, с кухни начали носить остро пахнущие блюда. А однажды появился плотник и отодрал наглухо заколоченные окна – больным захотелось свежего воздуха.

Но самая большая сенсация произошла на рассвете тринадцатого дня. В углах стоящего в коридоре дивана прикорнули Зинаида Виссарионовна и Флори. Повалилась на столик и дежурившая в ту ночь Настя. И вдруг все трое как по команде проснулись. Чтобы не закричать, Настя зажала рот ладошкой. Флори щипал себя за щеку, думая, что еще спит. А Зинаида Виссарионовна плакала. Достал платок и невозмутимый Флори.

Им бы вскочить, бежать, но ноги не держали. А прямо на них двигалось полосатое привидение. Неуверенно, держась за стену, но двигалось, причем не по воздуху, а по красной ковровой дорожке. Около дивана привидение замерло, откашлялось и хрипловато попросило:

– Попить бы. Чайку, а? Так захотелось, что хоть вой.

Грохнула табуретка, и Настя взлетела как на крыльях.

– Игорь! Игоречек! Ты встал! Сам? Не может быть!

Игорь пожал плечами – чего, мол, особенного – и присел на диванный валик. Зинаида Виссарионовна как-то по-девчоночьи уткнулась в его острое плечо и заголосила пуще прежнего. Флори что-то говорил по-английски, размахивая руками, взволнованно бегал вокруг столика, а потом вдруг замер и приложил к губам палец.

– Тсс-сш! – зашипел он.

Послышался слабый скрип – и в противоположном конце коридора приоткрылась белая дверь. Кто-то воровато выглянул и, неловко переставляя костыли, двинулся к дивану. Надо было видеть реакцию сдержанного джентльмена! Флори подпрыгнул чуть ли не до потолка, как-то странно взбрыкнул, издал гортанный клич и бросился к полосатой фигуре, вывалившейся из двенадцатой палаты.

– Виктория! – кричал он. – Побэ-э-да! Ура-а-а!

Потом Флори кинулся к дивану, подхватил Зинаиду Виссарионовну и закружил ее по коридору. Где-то хлопали двери, откуда-то бежали люди в белых халатах, они обнимались, целовались, поздравляли друг друга. А на диване, критически поглядывая на всю эту суетню, сидели два русских солдата в полосатых пижамах. Они еще не поняли, что вернулись с того света, что с них началась эра пенициллина – живой воды из плесени, которая вернет жизнь многим миллионам людей в самых разных уголках планеты.

– Браток, ты из семнадцатой? – спросило привидение на костылях.

– А ты из двенадцатой?

– Так точно.

– Чего вскочил-то?

– Попить бы. Так чаю захотелось, ну прямо невтерпеж!

– С лимончиком?

– Хорошо бы! Как догадался?

– Так я тоже приволокся за чаем. А они… Чего это они, а? – кивнул Игорь на возбужденных врачей.

– Радуются. Видно, не очень-то верили в свое лекарство.

– Эк, загнул! В лекарство они верили. Мы могли подвести.

– Это точно. Особенно я. И как это я поднялся?! Ведь на мне живого места нет. А вообще-то здорово что мы пришли сюда вместе. Значит, ничья, значит, победила дружба.

– В каком смысле?

– Англичане говорили, что их пенициллин лучше и двенадцатая поправится быстрее, чем семнадцатая. А мы – в одно время, день в день.

– Минута в минуту! Знаешь, мне что-то расхотелось пить, – поднялся Игорь. – Пойду посмотрю, как там наши.

– Я тоже побреду в свою палату. Надо будить остальных – им тоже пора в строй. Разлеживаться некогда, конца войны еще не видно.

Опять этот сон! Опять налитые свинцом ноги, ставшие ватными руки, перехвативший горло крик. Снаряд все ближе! Он летит именно в ту воронку, на дне которой схоронился Громов. Надо выскакивать, надо бежать. Но совсем нет сил. Обычно Виктор просыпался за мгновение до того, как в воронку вонзался снаряд, на этот раз растормошили гораздо раньше.