Сергей Михеенков - Заградотряд

Софрон, шедший впереди, замер так неслышно и так неожиданно, что Хаустов сунулся лицом в его плечо и тоже вынужден был замереть, чтобы не допустить ошибки, если она ещё не сделана.

– Здесь, – прошептал Софрон и начал опускаться на землю.

Как ни пытался Хаустов что-либо разглядеть в густой темноте осенней ночи, ничего у него не получалось. Почему Софрон остановился? А может, якут излишне осторожничает? Испугался? Испугался именно того, чего боялся и сам Хаустов? Выстрелов из темноты в упор, когда не успеешь ничего сделать. Ни залечь, ни ответить.

– Надо ждать, – снова прошептал Софрон.

В голосе напарника Хаустов почувствовал уверенность охотника, который знает, что зверь найден, что он рядом и, чтобы предыдущие усилия не оказались напрасными, надо набраться терпения, а значит, сделать последнее усилие.

«Костёр наверняка погас, – размышлял Хаустов. – Или потушен. Но запах дыма всё ещё исходит от него, распространяется по округе. Удивительное существо человек, – в следующее мгновение подумал профессор Хаустов. – Мы, как звери, чувствуем в своей среде сильного. Особенно в минуты наивысшей опасности». И Хаустов сразу вспомнил командира второго взвода старшину Звягина. Если бы вчера в овраге Звягин не ринулся первым вперёд, если бы не подал единственно верную команду и не бросил, снова первым, гранату, неизвестно чем закончилась бы их встреча с уходившими из деревни немцами. Вот и теперь он, назначенный командир группы, власть которого никто не заступал, мгновенно подчинился более сильному и опытному в тех обстоятельствах, которые, как ночь, обступили их со всех сторон. Софрон завозился, охотник сгребал в кучу листву. «Значит, нужно делать то же самое и ему», – понял Хаустов. Они нагребли листвы и сели на этот сырой ворох, уже пахнущий землёй, тленом, вечностью. «Как хорошо быть деревом! – неожиданно подумал профессор Хаустов. – Оно каждую весну рождается вновь и каждую осень умирает. Проходит зима – всякая зима, какой бы долго она ни была, неминуемо проходит, – и так же неминуемо наступает весна…»

Софрон прижался к нему спиной. Так они должны скоротать ночь. Интересно, через сколько часов наступит утро? Но утро им ни к чему. Им нужен рассвет. Если бы небо расчистило и высыпали звёзды, можно было бы посмотреть на часы. Серебряная луковица карманных часов оттягивала левый карман гимнастёрки Хаустова, соблазняла. Но надо было подчиняться Софрону, терпеть, ждать.

Теперь ночь стала и их союзниками. И они теперь стали частью её. Частью леса и тишины.

Удивительно, но холода Хаустов не чувствовал. Он чувствовал влажный воздух, запах прели, тёплую спину Софрона и этого было достаточно, чтобы ждать, ждать и ждать.

В какой-то момент он понял, что на миг задремал. Потому что вздрогнул. Вздрогнул и Софрон. Спина его напряглась. Значит, и он дремал. Послышался шорох. И голоса. Разговаривали тихо, и, как показалось им, совсем рядом. Хаустов повернул голову в сторону звуков и услышал, как от напряжения заскрипели шейные позвонки. Разговаривали по-немецки. Смена поста. Значит, они всё же прямиком вышли на часового. Или на часовых. «Интересно, сколько их здесь? Два? Три?» Всё зависит от численности группы и осторожности командира. Немцы – народ пунктуальный, обязательный. Если уставом или особой инструкцией определено, что на занятой противником местности, в ближнем тылу, в лесу, диверсионная группа при численности такой-то должна иметь столько-то постов, выставленных таким-то порядком, то всё в точности до мелочей будет исполнено. Интересно, те двое, тоже из их группы? Или это было связные, которые шли назад с донесением и по пути решили прихватить «языка»?

Судя по звукам, по тому, как доносились из темноты голоса немцев, перед ними либо поляна, либо такой же овраг. Но тогда почему они не спустились в овраг? Боятся? Или, наоборот, ничего не боятся…

Когда в сапёрную роту пришли люди из «Бранденбурга», никто из уцелевших в бою возле деревни Малеево и предположить не мог, чем это для них обернётся. А первый и второй номера Schpandeu Отто Зигель и Хорст Хаук вообще спали в крестьянской избе. Одному из них снилась девушка на летнем лугу. Что прекраснее может сниться солдату вермахта в глубине России посреди Восточного фронта? А другому – жуткий кошмар, которого он потом толком и вспомнить не мог и в конце концов смирился, слушая рассказ товарища и хотя бы таким способом пытаясь разделить с ним то прекрасное, чего они не лишены здесь хотя бы во сне. Всё разрушила команда строиться и приготовиться к маршу.