Авигея Бархоленко - Светило малое для освещенья ночи

Еще была вспоминалка про дождичек, который любил поливать один бабкин огород, когда было жарко, и совсем не проливался, если все уже намокло; и про солнышко, которое работает как мужик и тоже устает; и про ветер, который около бабки не дул, если она нарочно его об этом не просила, так что около бабки можно было укрываться, как под крышей. Куклы про ветер ничего не понимали, потому что жили в коробке без сквозняков, и Лушка, повесив на шею квартирный ключ на ботиночном шнурке, бежала рассказывать вспоминалки во двор, и снова начала с козы и козлят, но дети в песочнице сказали, что козлят не бывает, а только котята, и козы не бывает, а только козел, а яйца получаются совсем не в курицах, а в картонных грохотках, и не по два, а сразу все, и рождаются они от денежек, на фабрике в каждую ямку в грохотке кладут по круглой монетке, включают ток, и за ночь монетка вырастает в яйцо, маленькая монетка — в маленькое, большая — в большое, которое диетическое и с красным штампиком. В песочнице признали, что с монетками получается более убедительно, чем с курицей. Лушка торопливо рассказала вспоминалку про бабушкин огурец, который был длиннее Лушки, Лушка ложилась под него и ела с одного конца сколько влезет, а с другого огурец опять вырастал и кормил их с бабушкой целое лето. А еще была тыква, такая большая, что Лушка на ней лежала, тыква грела изнутри, потому что желтая, она солнечный ребеночек и внутри там семечки, которые зимой нужно бросать в небо, чтобы солнышку было из чего вырастать каждый день. И совсем нет, сказали Лушке, тыквенные семечки продаются в аптеках от глистов, а если их бросать в небо, то оттуда вместо дождика пойдут червяки, и землю закроют на карантин. Бабки же, которые настоящие, самогонку делают и у магазина водкой торгуют, чтобы алкоголикам опохмеляться удобно, а лежать на тыкве нельзя, потому что свалишься. В ответ Лушка сняла с ног новые туфельки, молча отлупила ими всех неверующих и, забросив туфли в ободранный куст бузины, босиком удалилась в котлован за домом, где собирались сначала строить кинотеатр, потом колхозный рынок с крышей, но сделали помойку, чтобы не ждать мусорные машины. Лушка села на половину кирпича и пересказала свои истории битым бутылкам и черным мухам. Мухи перестали гудеть и внимательно слушали.

Мать нашла Лушку спящей около мятого ржавого ведра, взяла на руки и отнесла домой, на верхний этаж.

— Нельзя ходить босиком, — сказала мама, — а то можно порезаться.

Через месяц мать снова перепугалась до сердечного приступа. Ночью разразилась трескучая гроза, сверкало и гремело, молнии били только что не в супружескую тахту. Мать испуганно проснулась, но включить свет не решилась, покорно помня, что включенные электроприборы во время грозы опасны. При новом световом всплеске показалось, что кровать ребенка пуста. Хотелось тут же закричать, но женщина не решилась, чтобы собою не испугать, и подумала, что девочка, может, в туалете или на кухне. Лушки не оказалось ни там, ни тут, не было ни под кроватью, ни в гардеробе, где можно спрятаться от грозы, но входная дверь, слава Богу, была заперта изнутри. Мать в рвущей грудь немоте оглядывала однокомнатное жилье, ребенка не оказалось даже в кладовке, оставался только балкон. Мать ринулась туда и запуталась в узкой двери и занавеске, но Лушку, о Господи, обнаружила. Девочка, босая и голая, стояла под ливнем, струи расплели хилые косички, текло с опущенных рук, по спине и ногам, отдаленный свет уличного фонаря туманился в кисее пара и мелких отскакивающих брызг вокруг детского тела, Лушкины глаза были закрыты, она, улыбаясь, слизывала с губ дождевые ручьи. Мать выпуталась из занавески, протянула в ливень руку и втащила дочь в комнату. Молнии, ослепляя, рвались справа и слева.

— Так нельзя, — сказала мать. — Можно простудиться.

— Они играли, — сказала счастливая Лушка, моргая мокрыми ресницами.

— Молнии не могут играть, — правдиво сказала мать.

— Могут, — не согласилась Лушка. — Они живые, как котёнки.

У матери дальнейших слов не нашлось, она заменила отсутствующее немедленным действием — потащила дочку вытираться махровым полотенцем.

В то же утро жена приказала мужу прикрепить, наконец, на балконе давно заготовленные рамы, и муж подчинился без возражений. Над балконом простерся плексигласовый навес, и последующие дожди стали цивилизованно стекать по стеклам.

Она просидела под пальмой до вечера. Никто не попросил ее с места и не попытался сесть рядом. Возникла где-то вдали, на самом горизонте Марья, но тоже не мешала.