Авигея Бархоленко - Светило малое для освещенья ночи

— Думаешь, это только сейчас? — спросила Лушка.

— Это не может быть только сейчас. Это же видно — что всегда. Надо же — обитать в этом, как в воде, и не замечать? Ты это имела в виду, когда говорила, что что-то есть?

— Да я сама в первый раз… Нет, это другое. Само по себе, и на нас никакого внимания. А другого для тебя — ничего? Ну, будто ты глухая, а вокруг много-много, и старается тебе объяснить, а ты кляча клячей…

Марья не отозвалась. Она продолжала стоять у окна и пробовала пальцем дотронуться до микроскопических светильников.

Лушка вернулась на кровать. Через некоторое время медленно приблизилась Марья и изрекла:

— Или мы просто спятили. — И смотрела ожидающе.

Лушке показалось, что Марья очень ждет, чтобы ее последнее предположение было опровергнуто незамедлительно и по возможности без натяжек, но совсем не потому, что Марья боится оказаться спятившей, а потому, что предпочла бы без всяких сожалений вместо мира обреченно ограниченного — мир разомкнутый и бесконечный. А что касается сумасшествия, то она скорее застынет в реальной неподвижности навсегда, если Лушка немедленно не докажет, что сумасшедшие люди стучатся в случайно обнаруженные двери других соотношений.

Лушка смотрела Марье в лицо, Марья терпеливо ждала. И от этого ожидания Лушка почувствовала себя старшей и ответственной. Ответственность сосредоточила ее в какой-то точке внутри, и окружавшее внешнее, продолжавшее оставаться невнятным, тоже прорвалось к той же точке внутрь и сделало Лушку физически неспособной даже к малому движению, но растворило преграды, удерживавшие ее в узких тюремных границах. Лушка без особого удивления поняла, что способна, если окажется нужным, оторваться от постели и спланировать к потолку, или освободить окно от вмонтированной в стену решетки, или встать и спокойно пройти мимо дежурной сестры к выходу и миновать дверь, ее не открывая. Очевидная доступность недоступного качнула стены, стены заструились прозрачным маревом, в прозрачном висела темной недвижностью Марья, — ах да, я что-то должна для нее, и Лушка, не поворачиваясь, остановила взгляд на тумбочке около кровати, сконцентрировалась на неубранной после завтрака эмалированной кружке с опущенной в нее ложкой, да, тонкая алюминиевая столовая ложка…

Это увидела Марья. Столовая ложка шевельнулась, оживая. Ложка оторвалась от края и опустилась, брякнув. Снова приподнялась и брякнула снова.

— Ну-ка, ну-ка, — ожила вместе с ложкой Марья и подступила к тумбочке ближе. — Можешь еще? Я азбуку Морзе знаю: точка-точка-тире… — Марьина рука дотянулась до стены, стала выстукивать суставным пальцем: — А вот так — SOS…

— SOS… SOS… — забилась ложка о край.

Марья немедленно опустилась на соседнюю кровать. Лушка уменьшилась до размеров самой себя и прикрыла глаза, чтобы не видели нищего возвращения.

— SOS… SOS… — бились их сердца, и бедственный сигнал облек землю и стал удаляться в стороны, и Марья наконец ощутила ответное чье-то напряжение, похожее на любовную речь немого.

— Хоть бы никто не вошел, — попросила Марья.

— Не войдет, — сказала Лушка. Усмехнулась: — Оказывается, на эту азбуку я согласна.

Ложка что-то растянуто произнесла. Лушка повернулась к Марье:

— Это — ты?

— Я? С ума сошла… Я же не могу!

Лушка сглотнула — сухое прошлось в горле по сухому.

— И не я… — шершаво сказала она, поворачиваясь к тумбочке.

Ложка быстро пробрякала.

— Нет… — пробормотала Марья. — Нет…

Лушка мотнула головой:

— Есть. Есть это. Совсем рядом.

— Да это оттуда! — воскликнула Марья. — Это там сказали — нет…

Лушка стремительно развернулась к тумбочке:

— Ты — есть?

Ложка шевельнулась чуть-чуть.

— Ты кто? — крикнула Лушка шепотом. Ложка замерла, не отвечая.

За окном обрушилась сосулька. Засипело и забулькало в кране — кран полоскал горло воздухом. Под ногами вздохнул, выпрямляясь, затоптанный линолеум.

— Я знаю, — сказала вдруг Марья. — Я знаю.

Палата погрузилась в плотную тишину. Тишина ждала обозначения. Лушке показалось, что она тоже знает, но это знание какое-то другое, совсем не словесное, не ученическое, из опыта Лушкиной жизни не следующее, непредусмотренное и неокончательное, в нем можно и усомниться, оно сомнения учтет и отступит, а то и вовсе больше тебя не потревожит. И Лушка сомневаться не стала, а вслушалась, от этого вокруг стало еще ближе, словно предлагалось увеличиться сразу во все стороны.