Милан Кундера - Торжество незначительности

Ему захотелось покинуть эту мрачную обстановку, покинуть прямо сейчас, немедленно, и он направился к выходу. Но в нескольких шагах от двери перед ним возник Калибан с подносом:

— Боже мой, Рамон, какой ты грустный! Выпей-ка виски.

Ну как обидеть друга? Впрочем, в их неожиданной встрече таилась невероятная прелесть: поскольку все болваны вокруг, словно загипнотизированные, уставили взгляды в потолок, в одну и ту же нелепую точку, он мог бы наконец остаться с Калибаном здесь, внизу, на земле, наедине, словно на необитаемом острове. Они остановились, и Калибан, желая сказать что-то веселое, произнес какую-то фразу по-пакистански.

Рамон ответил (по-французски):

— Поздравляю, дорогой, с выдающимися лингвистическими достижениями. Но ты меня не веселишь, а еще больше погружаешь в тоску.

Он взял с подноса виски, выпил, поставил стакан обратно, взял другой и погрел его в ладони.

— Вы с Шарлем выдумали этот фарс с пакистанским языком, чтобы позабавиться во время этих скучных приемов, где вы — всего лишь жалкие лакеи, ублажающие снобов. Наверное, удовольствие от мистификации было вашей своеобразной защитой. Впрочем, все мы так делали. Мы давно уже поняли, что этот мир разрушить нельзя, как нельзя переделать или остановить его бег. И существовала единственно возможная модель сопротивления: не принимать его всерьез. Но приходится признать, что наши шутки уже не действуют. Ты ради собственной забавы стараешься говорить по-пакистански. Напрасный труд. Ты чувствуешь лишь усталость и скуку.

Он замолчал и увидел, что Калибан приложил палец к губам.

— Что такое?

Калибан кивнул, указывая на какого-то маленького лысого человечка, стоявшего неподалеку, единственного, кто устремил взгляд не на потолок, а на них.

— И что? — переспросил Рамон.

— Не говори по-французски! Он нас слушает, — прошептал Калибан.

— Ну и что тебя беспокоит?

— Прошу тебя, не говори по-французски. Мне кажется, он уже час следит за мной.

Понимая тревогу приятеля, Рамон произнес несколько слов на якобы пакистанском языке.

Калибан не ответил, но, похоже, немного успокоился.

— Теперь он смотрит в другую сторону, — сказал он и добавил: — Ушел.

Взволнованный Рамон выпил виски, поставил пустой стакан на поднос и машинально взял другой (уже третий). Затем произнес серьезным тоном:

— Клянусь, я даже не представлял, что такое может быть. Нет, в самом деле! А вдруг этот служитель истины обнаружит, что ты француз! Тогда, разумеется, он начнет тебя подозревать! Подумает, что у тебя есть причина скрывать свою истинную личность! Он предупредит полицию! Тебя вызовут на допрос! Ты объяснишь, что твой пакистанский был всего лишь шуткой. Они рассмеются: что за глупая увертка! На самом деле ты готовил преступление! На тебя наденут наручники!

Он увидел, как на лице Калибана вновь проступает тревога.

— Да нет, нет, забудь, что я сказал! Это ерунда. Я утрирую! — Затем, понизив голос, добавил: — Но я тебя понимаю. Шутки

стали опасным делом. Боже мой, да тебе ли не знать! Вспомни историю с куропатками, которую Сталин рассказывал друзьям. И вспомни, что Хрущев орал в туалете! Этот правдолюб просто исторгал презрение! Какая пророческая сцена! Она действительно ознаменовала наступление новых времен! Закат эпохи шуток! Приход новой эры.

Облачко печали вновь пролетело над головой Рамона, когда в его воображении секунды на три опять появилась Жюли и ее удаляющийся зад; Рамон быстро осушил стакан, поставил на поднос, взял другой (уже четвертый) и провозгласил:

— Дорогой друг, единственное, чего мне не хватает, так это хорошего настроения!

Калибан снова огляделся; маленького лысого человечка рядом не было; это его успокоило, он улыбнулся.

А Рамон между тем продолжал:

— Ах, это хорошее настроение! Ты не читал Гегеля? Разумеется, нет. Ты даже не знаешь, кто это. Но наш учитель когда-то заставил меня его изучать. Размышляя о комическом, Гегель говорит, что настоящий юмор невозможен без хорошего настроения, послушай, вот буквально его слова: «неизменно прекрасное настроение»; «unendliche Wohlgemutheit». He насмешка, не сатира, не сарказм. Лишь с высот прекрасного настроения ты можешь любоваться нескончаемой человеческой глупостью и смеяться над нею.

Затем, выдержав паузу, со стаканом в руке медленно проговорил:

— Но как отыскать его, это прекрасное настроение?

Выпил и поставил стакан на поднос. Калибан послал ему прощальную улыбку, повернулся и ретировался. Рамон протянул руку в сторону удаляющегося друга и прокричал: