Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Бог… — начинает мать и замолкает.

— …Москвичи начали строить баррикады перед Белым домом. Они натащили бетонных столбов и сделали проволочное заграждение, все это смешно выглядит, говорит Григорий, — такая баррикада не смогла бы задержать никакие танки. Но потом пришли строительные рабочие с техникой и уложили вокруг Белого дома бетонные блоки и платформы, одни на другие, и поставили там строительные машины, так что ни один танк не пройдет.

— А Миша? Как мы скажем об этом Мише? — спрашивает Ирина.

— Когда ты понесешь еду, я пойду с тобой. Только дай мне рассказать до конца то, что я узнал от Григория. Вдруг к баррикадам подъехало еще одно подразделение танков. Наступила гробовая тишина, так было страшно, но ни один защитник баррикад не ушел. Открывается люк у первого танка, оттуда вылезает офицер, и все смотрят на него. Офицер говорит, что его подразделение будет защищать Белый дом. Все должен решить народ, сказал этот офицер, наша задача — только предотвратить кровопролитие. Люди обрадовались и стали угощать танкистов бутербродами и лимонадом. Все обнимались и говорили друг с другом — женщины, мужчины, солдаты, молодые девушки. Зажглись мощные прожекторы строительных кранов, и все это теперь выглядит как декорация к фильму, говорит Григорий, — москвичи ждут прихода ночи.

Ирина повязала голову платком и с корзиной, полной еды, идет к сельсовету на площади Ленина в Димитровке — как Красная Шапочка шла по темному лесу к своей бабушке. Там у своего рабочего стола стоит Котиков и говорит по телефону, он делает ей знак, что она должна подождать. Он раболепно согнулся, ну и хорош! Он отвечает «Да», «Слушаюсь», «Есть», наконец, вешает трубку и говорит:

— А, Ирина Аркадьевна, вы принесли Михаилу Олеговичу ужин, то-то он обрадуется. Позвольте-ка мне заглянуть в вашу корзину…

Он тщательно перерывает ее содержимое, чтобы быть уверенным, что Ирина не спрятала там атомной бомбы или по меньшей мере револьвера, а потом просит ее следовать за ним, и они спускаются в подвал. Там сыро и пахнет плесенью, Котиков церемонно открывает среднюю камеру — и вот Ирина стоит перед Мишей.

Она закусывает губу, чтобы не заплакать, когда видит, как выглядит эта камера: деревянные нары с соломенным тюфяком, стол, стул, лампа, свисающая с потолка, — и все. Но Миша производит впечатление человека почти довольного, а когда входит Ирина, он просто светится от счастья. Она открывает корзину и говорит, что сама все приготовила: борщ и гречневую кашу.

— Спасибо, Ирина! Благодарю вас.

— А… а вам тут хорошо, Миша?

— Конечно, ему хорошо, — говорит Котиков.

— Конечно, мне тут хорошо, — вторит ему Миша. — Господин председатель сельсовета очень любезен со мной. Он выключает свет только в одиннадцать часов, а ночью здесь все время милиционер, он присматривает за мной, и, когда мне надо в туалет, он идет со мной, чтобы я не сбежал. В самом деле, здесь просто превосходно. Тишина. Покой. Прохлада. Свободное время. Я могу играть в шахматы сколько хочу. Господин председатель сельсовета очень великодушен, и это по отношению к иностранцу, о котором мало что известно.

Видите, как игра в шахматы благотворно влияет на человека! А кроме того, видите, какой идиот этот Котиков! У него вовсе нет чувства юмора, и он совсем не понимает иронии! Поэтому он говорит польщенно:

— Лично я ни в коей мере не имею ничего против вас, Михаил Олегович, я просто выполняю свой долг.

— Я прекрасно понимаю это, господин председатель сельсовета, ваш долг! Каждый порядочный человек должен выполнять свой долг. Будь вы на моем месте, а я на вашем, моим долгом тоже было бы запереть вас.

Это уже звучит для Котикова подозрительно, и он говорит:

— Теперь вы должны идти, Ирина Аркадьевна! Завтра вы снова сможете прийти и принести завтрак.

— Я всей душой с вами, Ирина, — говорит Миша и улыбается, и от этой улыбки Котиков вынужден отвернуться, он этого не выдерживает. Ирина ободряюще улыбается Мише и прикрывает глаза. Потом она поворачивается и уходит, а Котиков тщательно запирает дверь в камеру и проворно следует за ней.

Миша может плотно поесть. Теперь это похоже на сказку «Хензель и Гретель», не хватает разве, чтобы ведьма-Котиков подсматривал, потолстел ли уже Миша. Наконец, он складывает посуду и расставляет миниатюрные фигурки на маленькой шахматной доске. Он начинает партию; через полчаса черным становится плохо, и Миша, который не переносит чужой беды, переворачивает доску и пытается изо всех сил помочь черным в этой игре с самим собой.