Йоханнес Зиммель - И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Я тебя тоже.

— Это самое главное, Клавдия. Вспомни Хассельгофа! — И пока они выходят в открытое поле, он начинает петь, неуверенно, прерывающимся голосом, но все же он поет:

— In Casablanca the sun is shining, the desert flower is blooming there… [10] В Касабланке солнце светит, там цветет полевой цветок… (англ.).

— He надо, — говорит Клавдия. — Пожалуйста, не надо, Мартин! Я ужасно боюсь.

— Боишься? — говорит он. — Тебе нечего бояться, я же с тобой! — И он поет дальше: — …In Casablanca my love me waiting, my heart is burning to meet her there… [11] В Касабланке меня ждет любовь, мое сердце пылает в ожидании встречи… (англ.).

Его голос становится все тише и тише. И вот его уже больше не слышно, и обоих уже не видно, и кругом только тишина и темнота, темнота и тишина.

«…В результате атаки палестинских коммандос на пост ПВО в зоне безопасности израильтяне понесли значительные потери. Согласно другим сообщениям, по меньшей мере тридцать ливанских солдат погибли во время операции», — говорит диктор безучастно. «Алжир. Крупные беспорядки в столице…». Миша щелкает кнопками радиоприемника и тяжело вздыхает. Лучшее из того, что он может назвать своим собственным, стоит на бывшей вывеске из фанеры и досок, склеенных и лакированных. Когда-то эту вывеску установили на двух высоких столбах над Зеленым озером перед Ротбухеном, в местности, сохранившейся нетронутой, с соснами и дивным песчаным пляжем — так сказать, прусская Ривьера. Поскольку здесь очень красиво, пионеры-тельмановцы и Свободная Немецкая Молодежь постоянно разбивали здесь свой палаточный лагерь.

Когда Миша Кафанке и лейтенант Советской Армии Лева Петраков сразу после переворота подружились благодаря тридцати метрам медных труб, они в поисках тишины и покоя открыли для себя этот оазис. Большую дощатую вывеску патриоты уже давно сняли со столбов, она валялась в песке, и Миша с Левой нашли, что на ней отлично загорать. Поэтому они перетащили ее поближе к пляжу. Поскольку их предшественники тоже здесь купались, на фанере под бесцветным лаком можно разглядеть хорошо сохранившуюся надпись большими красными и синими буквами на белом фоне: МЫ, ПИОНЕРЫ-ТЕЛЬМАНОВЦЫ, СЛЕДИМ ЗА ЧИСТОТОЙ И ЗДОРОВЬЕМ НАШЕГО ТЕЛА, РЕГУЛЯРНО ЗАНИМАЕМСЯ СПОРТОМ И ЖИЗНЕРАДОСТНЫ. Это было правило номер 9 их торжественного обещания, Миша это знает. Лева этого не знал, но Миша ему перевел, и теперь оба с удовольствием загорают на правиле номер 9. Ветер нежно шелестит кронами сосен. Субботнее утро 11 мая 1991 года. Лева спрашивает:

— Почему ты выключил радио, Миша?

Они говорят друг с другом по-русски. Миша хорошо знает этот язык, учил в школе, и еще английский факультативно. Лева, наоборот, умеет по-немецки только сквернословить. Миша снова вздыхает и переводит Леве то, что услышал.

— Этого, — добавляет он, — я не могу выдержать.

— Чего?

— Ну, как они о таком докладывают, — Миша возбуждается. — «Значительные потери» у израильтян, и «по меньшей мере тридцать ливанских солдат погибло». И тут же дальше этот тип говорит о беспорядках в Алжире!

— Я тебя не понимаю, — говорит лейтенант Советской Армии. Но сейчас нельзя определить ни его чина, ни национальности, потому что он раздет, как и Миша.

— «Тридцать ливанских солдат погибли», а израильтяне понесли «значительные потери»! — кричит Миша. — Вот тебе раз! И все. Это же были люди, Лева, эти ливанцы и эти израильтяне!

— Я это слышал, — говорит Лева. — И что?

— Что! — Миша все больше возбуждается. — Даже у израильтян «значительные потери» измеряются в людях. А что мы знаем об этих людях? Ничего мы о них не знаем. Любили ли они своих жен? Были ли у них дети? Что им больше нравилось, ходить в кино или на футбол? Ничего! Что это за мир, Лева?

— Ну, успокойся же! — говорит Лева, большой реалист. — Дерьмовый это мир. Ты думаешь, их предварительно paсспрашивали? Чего же ты хочешь? Подробные жизнеописания во всеуслышание? Учитывая, что на земле каждую минуту мрут тысячи людей, то днем и ночью надо было бы читать по радио только об этом и ни о чем другом, и двадцати четырех часов не хватило бы. В самом деле, Миша! Есть один анекдот.

— Анекдот — об этом? — спрашивает Миша, шокированный и удивленный; он вообще не устает удивляться своему другу.

— Идет война. Сигнал тревоги. Атака на окопы противника. Сначала, естественно, огневая подготовка. Все стреляют. Офицер бежит вдоль окопа и орет маленькому солдату, который не стреляет: «Стреляйте, стреляйте!» — «Но, господин лейтенант, как же я могу стрелять, на той стороне еще есть живые люди!»