Рада Полищук - Жизнь без конца и начала

А Майя Суровна и Зинуша Залмовна и сейчас нервничают, вздрагивают и то и дело озираются: одна — в одну сторону, другая — в другую, будто ждут кого-то.

А все, кто мог прийти, уже здесь, за столом. Больше никого не будет:

ни дедушки Арона с молитвенником; ни дедушки-отца Виктора с большим крестом поверх черной рясы;

ни красавицы тетушки Сары, второй жены дедушки Арона, с которой бабушка была очень дружна;

ни ее мальчиков-близнецов Волика и Лелика, маминых «застольных» братьев (за бабушкиным столом), потому что так-то они друг другу никто, ни одной кровиночки общей, а дружили роднее родных;

ни Наточки, бывшей жены дедушки-отца Виктора, хрупкой, болезненной, кровью харкающей в белый кружевной платочек; бывшей — еще до бабушки, потому что и бабушка была бывшая, только уже после смерти Наточки, дедушка-отец Виктор тогда еще не был отцом, не носил крест и рясу и успел уйти от бабушки до маминого появления на свет, а уж потом какие-то пути привели его в лоно церкви, там и остался, пока не умер, не причастившись, за столом в бабушкином райском саду в день ее рождения, и глаза ему закрыл дедушка Арон и поминальную молитву — кадиш прочитал над внезапно усопшим отцом Виктором, в церковь же, где через три дня отпевание проходило, не зашел, и Сара рядом на улице ждала.

Впрочем, что толку перечислять тех, кого уже нет? Семья была нетрадиционной ориентации, это и без того ясно, так что и семейный круг, возможно, имел шестиугольную форму звезды Давида. Вполне возможно. А может — еще позаковыристей.

Много разного люда помещалось внутри этой конфигурации, и у каждого было свое место — и за столом, и в бабушкином сердце. Одного только не может припомнить Соня, как ни напрягает память — отца своего кровного. Не бывшего маминого жениха Женюру, не бывшего мужа Мих-Миха, этих назубок знает и забыть не сможет, даже если очень стараться станет, — неотделимы от бабушкиного райского сада. Так повелось, ее никто не спрашивал, по душе они ей или нет. Так ведь и в настоящем Эдеме коллектив наверняка разнородный, не только по половому признаку, но и по душевным качествам. И вновь прибывшего тоже никто не спрашивает, нравится ему здесь или не нравится. Радуйся, что попал, удостоен милости божьей, а остальное — не твоего разума дело.

Наверное, так. Ни подтвердить, ни опровергнуть некому. И врата Эдема вряд ли распахнутся перед ней — грешна и в помыслах, и в поступках, и грехи с собою унесет, не покаявшись.

Если б не знала так близко дедушку-отца Виктора, может быть, облегчила исповедью душу. Тяжко, давит, прощения попросить хочет, а не у кого уже. И дедушки-отца Виктора тоже нет. Но вдруг все такие, как он — двуликие, ненастоящие, скинут рясу, как кожу, и уже не духовное лицо — бездуховное.

Идет по паперти размашистой походкой в цивильной одежде, а старая пьянчужка-нищенка узнала, засеменила следом: «Отпусти грехи, батюшка, прошу тебя, Христа ради, помираю, врачиха сказала — рак, отпусти грехи, страшно мне». И руку его поймала, целует, кланяется. Выдернул руку, обтер платком белоснежным и грубо выругался. А она вслед плачет: «Помоги, батюшка, страшно помирать, грешна, батюшка, помоги…» На колени упала, и руки в мольбе тянет. Не обернулся.

Своими глазами Соня видела.

А про дедушку Арона только слышала. Люди рассказывали. Как приехали они в 1976 году на Святую Землю, вырвавшись из когтистых лап советской власти, пошел дедушка Арон в религиозную школу — иешиву, изучать Талмуд, а чтобы никто и ничто не отвлекало его от служения Богу, постижения Его премудрости, оставил без помощи и внимания свою красавицу жену Сару и мальчиков-близнецов Волика и Лелика. Всякий к ним интерес потерял, фактически бросил. Сара имела высшее консерваторское образование по классу виолончели, но за долгие годы «отказничества» в СССР никакой работы не чуралась — уборка квартир, дворов, уход за больными. Руки категорически испортила и на музыке крест поставила, по ночам обливаясь слезами. Но выжили все же и выехали на Землю Обетованную. И пригодились ей в Израиле все ее навыки, чтобы держать на плаву семью, включая и дедушку Арона, хоть он о них и не вспоминал вовсе, жил так, как будто один на историческую родину вернулся. Сара пошла работать в иерусалимскую больницу «Хадасса» в самое тяжелое отделение — для умирающих стариков. И мальчики подрабатывали, как могли, и жили дружно, душа в душу.

Не ожидала Соня такого от дедушки Арона, любила его очень. Впрочем, и от дедушки-отца Виктора тоже не ожидала. А от своего отца родного вообще ничего не ждала, потому что отродясь его не видела, и ничего о нем не слышала — никто ни разу не проговорился: ни ненароком, ни по злобе. Один только единственный случай припоминает она: Женюра тогда сорвался, смотрел-смотрел на нее, будто впервые увидел, удивленно так пожал плечами и развел руки в стороны, как бы приглашая всех принять участие в обсуждении неожиданного феноменального явления, которое он вдруг постиг: