Владимир Крупин - Море житейское

КРЕСТНИКУ: - Не покидай отца в печали, за мя, за грешного молись. Ты вспомни, как мы сожигали дни жизни. Это была жизнь. Но жизнь земная. Жизнь у Бога еще нам надо заслужить. Пора начать нам: у порога уже не по-земному жить.

- Среди тревог, среди покоя, необъяснимо нелегка меня хватает за живое по морю синему тоска. Внезапно вспомню: прилив - отлив. Залив уходит, шумит пролив. Забытой пластинки забитый мотив: настанет прилив и вернется залив. Забытой картинки избитый сюжет: отливы -приливы, но там меня нет.

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ спросил меня (мы сидели в буфете ЦДЛ): «Ты когда-нибудь купал женщину в шампанском?» - «Нет». - «А чего? С гонорара, если тираж массовый, можно. Всего-то на ванну ящика три. - Поэт помолчал: - Вообще-то это что-то страшное: голову замочит - волосы мыть, косметика потечет. И шампанское после нее неохота пить». - «Оставь пару бутылок, все не выливай». - «Шик не тот. Тут, брат, туфелькой надо из ванны черпать». Еще помолчал: «А сколько гусарили! Эта же процедура после того как разгорячатся, то есть все потные, туфля с ноги грязная, у! А дураки поэтам подражают - думают, поэзия. - Юра поднял глаза. - Все обезьяны: и поэты и читатели... и бабы».

ВЕСЬ УЧАСТОК уже был без снега. Уже и кормушку убрал. Но оказалось - рано. Снег зарядил еще на четыре дня. Такой чистый, нежный, что не утерпел и еще в нем повалялся. Специально баню топил. Полная луна. Еще и комета такая огромная стояла, что ждали все чего-то плохого. А я любовался: и ее Бог послал.

Утром в воскресенье причастился. Проповедь о монашестве. Прежний испуг от нашествия мира в лукавствиях мыслей. И прежняя молитва: «Господи, если ум мой уклоняется в лукавствие мира, то сердце мое да не отойдет от Тебя».

Птичкам голодно - опять подвесил кормушку, обильно насыпал - выщелкали, даже не видел когда.

Да, вернулась на немножко зима. Еще, значит, не нагляделся на снег под луной, на деревья в куржаке. Давно не обмерзала борода. Давно не плакал тающими на ресницах тонкими льдинками.

Я ПИЛ МАССАНДРУ на мансарде, быв визави с мадамой Сандрой, забыв про мужа Александра. А он имел ручную панду. Он приобрел ее приватно, стажером был когда в Уганде. Держал ее он за ротондой. Вот взял ее он на цугундер, вдобавок прихватил эспандер. Так что ж, выходит - мне кирдык? Попасть на острый панды клык? Ведь эта панда зверо-вата, привыкла жрать с утра до ночи. Я не ее электората. И мне предстать пред панды очи? За что же эти мне напасти - во цвете лет исчезнуть в пасти? И за кого? За эту Сандру? Хотя она и красовата, но черезмерно полновата и неприлично толстовата, и как-то очень мешковата, к тому же даже глуповата. Да, вот я вляпался, ребята. Уж не писать мне палиндромы, не любоваться палисандром, не управлять машиной хондой, и не бывать мне в гастрономе, где только днем купил массандру.

Но - тихо! - перемена темы: в зубах у панды хризантемы и смех в зубах у Александра. Кричит: «Хоть ты не толерантен и не страдаешь плюрализмом, и очень не политкорректен, приватизируй мою Сандру, а я в турне спешу, в круизо - вершить валютное авизо». Я закричал: «Нет, лучше панда!»

- «КТО ВЫДУМАЛ коммунизм: ученые или коммунисты?» -«Коммунисты». - «Я так и думал. Ученые вначале бы на собаках испытали» (уже давнее).

МАМА: «СЕЙЧАС полы мыть за шутку: крашеные, а раньше скребли, терли, два раза споласкивали и насухо чистыми тряпками протирали».

О своей маме: «Не фотографировалась, считала за грех. Были б в колхозе паспорта, на паспорт бы пришлось сняться». «Я читаю книжку, она спрашивает мужа: “Коля, ладно ли она читает?” Темные были, своим детям не верили».

ДОСТОЕВСКИЙ: «НЕ В жидовском золоте дело. У нас и милостыни просить не стыдно. Чувство солидарности. Стыдятся - застреливаются». (ПСС в 30 т. Т. 15. Стр.250).

СПОСОБЫ УБИВАНИЯ. Русские - наивные люди. Не верят, что их давно и целенаправленно убивают. Никак не смогли покорить, споить, развратить, осталось у врагов России одно, последнее - убить нас физически. Отравить, заразить, сократить рождаемость, сделать дебилами посредством массовой (слово-то какое!) информации (это не лучше).

- ВСЯКО НАС ОТ БОГА отучали, - вспоминает мама. - Милиционера ставили, чтоб от всенощной отгоняли. На Пасху мы пошли к ночи.

Идем, семь километров, сколько-то не дошли. И остановились как вкопанные - стая волков. Мы в друг друга вцепились. Потом дай Бог ножки! В церковь. И милиционер уже ушел. Волки нас задержали, а то бы записал. В церкви как раз успели к «Христос Воскресе!». Все справили: исповедь и причастие. Батюшка спрашивает: «Не гуляешь с пареньками?» Я вся вскинулась: «Ой нет, батюшка!». А до того, как мама учила, отвечала: «Грешна, грешна». Яйца освященные утром съели, скорлупу в карман - в грядки закопать.