Владимир Крупин - Море житейское

Это я в ЦДЛ слыхивал, эти хохмочки. Еще меня поражало, что писатели евреи (конечно, далеко не все) сильно и грязно матерились. Может быть, считали, что это очень народно?

РАССКАЗ «ВОЗВРАЩЕНИЕ родника» документален. Вода в роднике исчезла, когда батюшку арестовали и увели. И всем велели плевать на него. Но все встали перед ним на колени. Церковь закрыли, потом разрушили. А когда на месте ее начали строить часовню и стали раскапывать родник, вода в него вернулась. Я в этом деле участвовал и об этом написал. Это уже лет пять назад. Получилось, что выхвалился. Ведь у колодца, у родника надо жить! Надо брать из него воду, тогда и он будет жить. А без этого он заилился вновь, вновь надо было чистить.

Одна надежда - вернутся потомки здешних жителей. Или поселятся новые. Главное - родник есть.

ЗАПАДНЫЙ МИР возвышается за счет унижения России. Они все такие передовые, а мы такие отсталые. И нас надо учить жить по-ихнему. Не получается? Тогда надо наказать: а-та-та, а-та-та!

ПРОСНУЛСЯ - ПЛЕЧО болит. Вчера натрудил, спиливали и разделывали отжившую яблоню. Да и воды натаскался.

А яблоню очень жалко. Почти тридцать лет назад купили эти полдомика, и уже тогда хозяева говорили, что пора эту антоновку убирать. А она все годы давала урожаи. Иногда ведер по двадцать. А антоновка какая была!

Уже была. «Дедушка, - спрашивает внучка, - а что раньше было?» -«Раньше, внученька, все было». Такой грустный юмор.

Очень скромно она цвела, эта яблоня. А яблоки какие! Протягивала на длинной ветке прямо на веранду. Сейчас последнее привез.

ТАК ЛЮБИЛ юг, Крым, весь его исходил, изъездил. Только из-за него да из-за Тамани можно было жениться на Надечке. Особенно Керчь. Ми-тридат, Аршинцево, Осовино, Эльтиген, катакомбы, море, море...

Помню, назавтра уезжать. Надя накупает фрукты. «Зачем такую тяжесть? В Москве то же самое, по тем же ценам!» - «Да, но это з д е ш н е е».

И вот, убежал к морю. Сижу. Так хочется написать прощальный стих. Но никак нет рифмы Керчи. Наконец итальянцы помогли. Вспомнил песню о прощании с Римом, приспособил сюда. «Кончилось лето. Прощай, благодать! Скажем югу: “Ариведерчи!” Завтра поезд начнет километры считать на северо-запад от Керчи».

Больше ничего. Но вот же запомнилось.

И через сорок пять лет после этого звонок. Толя: «Записывай. “Мой друг, от радости кричи и тещу называй мамашей. Ведь теща родилась в Керчи, а Керчь, представь, отныне наша!”»

СТАРЫ НОЖНИЦЫ тупые, новы не отточены. Те бы матери молчали, у которых дочери.

Мы с миленочком гуляли и спугнули соловья. Те бы матери молчали, у которых сыновья.

Русу голову помазали, посыпали золой. Бригадиру заявили: нам сегодня выходной.

ТРИ РАССУЖДЕНИЯ

Не смотрю телевизор. Совсем. Он мой личный враг. Если и гляну, то только убедиться, что он становится все паскуднее, пошлее, лживее. И, по счастью, в интернете долго ничего не понимал.

А начал писать о Ближнем Востоке, о Палестине, поневоле стало нужно быть информированным. И вот, как говорит молодежь, я подсел на этот телевизор. И интернет. Итак, событие одно и то же освещается всегда по-разному. Взрывы, стычки, бои, стрельба. Все время жертвы. «Убиты семь солдат». Одна сторона говорит, что это было так. Другая: нет, было не так. И все упирается в этот спор. Но главное в нем тонет: люди-то убиты.

Но рассуждение не только в этом. Смотрел я в эти экраны и в теле, и в ноутбуке и заметил, что молитва моя хладеет, становится рассеянной, мысли бродят в новостях, сведениях. Там же не только то, что мне нужно, там сбоку и сверху лезут постоянно какие-то чубайсы-якунины-васильевы-гайдары-ангеле-бараки-нетаньяху... что-то все всплывает из прошлого, что найдены какие-то новые факты, что того-то не отравили, а сам умер, а этот не сам умер, а отравили. Зачем мне все это? Зачем этим мне набивают голову, просто втаптывают в нее, как солому в мешок, мусор фактов? А я с этой головой иду к иконам, читаю правило, молюсь. И какая же это молитва? Рассеянная, говорят святые отцы. То есть телевизор, захваченный бесами, успешно отвоевал еще одну молящуюся человекоединицу. Такой применим термин.

И только тем и спасаюсь, что надеюсь на милость Божию, на то, что когда ум мой выталкивается в склочное пространство мира, то сердце мое остается с Богом. О, не дай Бог иначе.

И рассуждение из этого же порядка. Оно о нападении на русскую литературу. Вот, пришли к нам в шестидесятые и далее книги и имена зарубежные. Они же действовали на писательскую и читательскую атмосферу. Тот же Хемингуэй. Ладно бы Фолкнер, Грэм Грин. Нет, радостно подражали не сути, а фразе. Еще бы: «Маятник отрубал головы секундам» (из «Приглашения на казнь»). Это Набоков. За ним Катаев, другие.