Владимир Крупин - Море житейское

НА МЯСОКОМБИНАТЕ приходил в столовую возчик из приготовительного цеха. С мороза красный, в шапке. Не снимал ее, брал только два первых и хлеб. Хлеб крошил в желтый борщ. Снимал шапку, вставал и, стоя, вычерпывал тарелки до дна. Садился, надевал шапку, доставал пачку «Прибоя», из пачки вынимал папиросу, вставлял в зубы и уходил.

«ВСЕ ТАЙНЫ творчества изведав, слегка амброзией налит, писатель на велосипеде по Переделкину палит. Его прекрасная ждет дача и сверхшикарный кабинет. Но вот такая незадача: не пишет - музы близко нет».

ПОДХОДИТ, УВЕРЕННО:

- Мы встречались, помните? «Вы все, конечно, помните». - Жмет руку. - Мы даже в принципе где-то как-то типа того, что «на ты». Позволишь, снимок с тобой для истории? - Снимай, это не страшно. Да скорее, а то каждую минуту, на глазах, стареем.

Он:

- Как ты ощущаешь: чаша народного гнева скоро будет с краями полна? - и без паузы: - Как тебе музыка? Что она тебе говорит?» (Мы в перерыве концерта в консерватории).

- Музыка разве говорит? Она действует.

Он:

- Ты молоток! Среди долины ровныя ничто в полюшке не колышется. И вообще: отойдите от края платформы!

Зачем подходил? Кто это? Зачем записал?

БОРОНИТЬ, СКОРОДИТЬ, лущить... прощайте, славные слова. И приметы. Почему пожар от молнии надо тушить молоком от белой (вариант: от черной) коровы. Да ведь ее пока подоишь, все уже сгорит. И подоить перепуганную корову невозможно, мышцы вымени сожмутся. Оказывается, молния попаляет нечистую силу, которая прячется под коровой и лошадью.

Еще я застал и такое поверье: живой огонь, царь-огонь. Это, когда добывают огонь трением дерева о дерево. Или высекают искру, ударяя кремнем о другой кремень или о железо.

БЫВШИЙ ОФИЦЕР стал писать стихи: «О, как я был тогда красив: я вырастал на фоне ив». «Живете вы все с нервами, а я живу со стервами». «Война - фигня, главное - маневры». (Это он свистнул из прошлого еще армейского фольклора.) Мне он долго досаждал, чтоб я помог ему и с книгой и со вступлением в Союз писателей. Неграмотность его меня устрашала. Но человек он был хороший. Я подарил ему Даля, сделав надпись в японском стиле: «Тебе, читавшему букварь, уже пора читать Словарь. Прими его, читай всечасно и начинай писать как встарь». Он: «Зачем встарь, у меня свой стиль, ты просто не понимаешь».

Но экспромт мой привел его в восхищение. Дело в том, что он приходил с хорошими сухими винами. Я сделал почеркушку, опять же в его стиле: «Мне нынче крупно повезло: пришел поэт, принес мерло. Мы сразу круто воспарили, не все же жить нам западло».

О НОВЫХ ТЕХНОЛОГИЯХ говорят во всем мире, а о любви - только в России. Легко оспорить, но если учесть, что в западном мире (да и в восточном) под любовью понимается физическое общение, то тут им всем до России как до далекой звезды. И не остыла она, не погасла, и свет и тепло только от нее.

ДОВЕЛА. В НАЧАЛЕ нашего супружества жена подарила мне к 23 февраля теплый шарф. Я ей к 8 марта подарил спортивный костюм. Вскоре она купила мне толстое вязаное белье, я ей лыжи и коньки. Затем дело шло следующим образом: от нее мне: валенки, меховая телогрейка, стеганый халат, домашние боты. Я отвечал ей кедами, велосипедом, ракетками.

И вот, больной и усталый человек, сижу, завернувшись в одеяло, и читаю ее веселые письма. «Старичок мой...», - пишет она с туристской тропы.

ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ: «У меня строчку “Русскому сердцу везде одиноко” напечатали: “Русскому сердцу везде одинаково”». Я утешаю: «И то и другое верно».

НЕ УМЕЕМ МЫ, русские, объединяться. И все-таки русское дело движется туда, куда надо. То есть к Богу. Это Божия милость. И даже лучше не кричать про объединение. Усилия партий, фондов, союзов, ассоциаций только тормозят. На них же начинают надеяться, и собственные усилия ослабляют. Не царское это дело - объединяться вкруг идей.

Идея одна - воцерковление.

ПРОСТРАНСТВО ДНЯ непрестанно загружает мозговые клетки мусором сведений, впечатлений. Конечно, «все ниспослано Тобою», но находить бы силы избавляться от нашествия того, что и не было и не будет нужно.

СОТНИ И СОТНИ собраний, заседаний, съездов, пленумов, комитетов, комиссий. Тысячи и тысячи речей, выступлений, дискуссий, реплик, постановлений. И редкость редчайшая, что услышишь умное слово. Нет, живая мысль бьется только в книгах. В хороших.

«СПАСИБО, ДРУГ! Тоской влеком вновь за тобой след в след ступаю. В твоем Никольском-Трубецком я, как убитый, засыпаю. Проснусь - дождище за стеной, и храм Никольский за спиною. Моя тоска опять со мной, и кладбище передо мною».