Владимир Крупин - Море житейское

«Стою, молюсь, - рассказывал Валерий Михайлович, - молюсь святителю Николаю. Появляется офицер. Ему прапорщик: так и так. Он смотрит на Мишу, спрашивает: сколько лет. “Кругом марш! На посадку!” Это были такие минуты, такие! Вот когда чувствуешь силу молитвы».

* * *

Слава Богу, полетели. Рассвет в небе наступает быстрее, чем на земле. Безсонная московская ночь и усталость сморили, и очнулись мы уже в Г ре-ции. Но сразу никуда не могли уехать и были в аэропорту, в таможне, еще пять часов. Придирались к необычному грузу, ко всему, к печатям и бумагам. И ходили по пространству таможни очень не спеша, им-то было некуда спешить. Нам же, на удушающей жаре, без воды и еды, было прискорбно. Но мы - люди православные, любое препятствие воспринимаем как заслуженное искушение, и оттого нам всех легче переносить страдания.

В конце тягостных процедур был еще момент. Уже продели в края футляра проволочки, уже запломбировали, уже понесли. И одна проволочка оторвалась. Но хорошо, что при таможенниках оторвалась. Сменили, понесли к автобусу.

Водитель говорил по-русски:

- Меня в Москве считали грузином, в Грузии я - грек, а в Греции -русский.

- А сам ты кем себя ощущаешь?

Он, бросив руль, развел руками. Наверное, цыган - настолько он беззаботен был к управлению, приучив автобус к самостоятельности, как верного коня. Мы лихо неслись сквозь золотое и зеленое пространство. Девушка-гид щебетала о Греции. Конечно, у них, гидов, уклон всегда в античность. Олимп, Зевс, Гефест, Афродиты всякие, Ариадны да Пенелопы. Прометей. Направо, через залив, горы Олимпа. Вспомнил юношескую строчку: «Мои кастальские ключи текут из-под сосны». Начитанный был, мечтал напиться из кастальских ключей, которые где-то здесь. Да, чуть подальше и налево - родина Аристотеля. Вспомнил я, как ночевал в отеле «Аристотель» в Уранополисе и на ночь глядя вздумал пойти искупаться. Море сверху казалось так близко, но на деле оказалось далеко, да еще для сокращения пути продирался напрямик. Стемнело быстро, как темнеет на юге. Упал и исцарапался, но до воды добрался. И влез. И добавочно поранил ногу, и все эти царапины и ушибы свидетельствовали об одном - пошел к морю без благословения.

Надеялся я и сейчас свершить омовение у причала. Батюшки благословляли и сами собирались сделать заплыв. В Уранополисе около причала, у древней сторожевой башни, есть крохотный пляжик. Тем более мы уже все равно опоздали на паром, и время для купания было. Но наши благодетели, измученные таможней, более не захотели ждать и наняли два быстроходных катера. Мы внесли на них иконы.

Катера понеслись. Так рвануло ветром, так резко упал дождь, что мы забились в крохотные каютки. Катера перегнали величественный паром «Достойно есть» и тряслись по волнам, как будто на телеге по булыжной мостовой. Снизу поддавало, по крыше колотило, и вдруг даже и забарабанило. Что такое? Оказалось - град. Море вокруг кипело. А я-то хотел братьям показать причалы Констамонита и Зографа, монастыри Дохиар и Ксенофонт. Где там! Только в водяном тумане, в брызгах от волн пронесся слева родной каждому православному сердцу русский Пантелеимонов монастырь. И совсем вскоре - главный причал Афона - Дафни. Тут и солнце засияло, и наступила благословенная тишь. И жара смягчилась последождевой прохладой. И таможня причала не стала придираться, а просто шлепнула свои добавочные печати на наши заштемпелеванные бумаги.

- Здесь таможня украинская, - шутит отец Геннадий из Херсоне-са. - Таможня - та можно.

Тут и монах знакомый, тут и машины, встречающие нас, тут и недальняя дорога к месту жительства, в келлию святого мученика Модеста Иерусалимского. Внесли иконы, открыли, поставили в приемной, она же библиотека, напротив входа в храм. Подходят монахи, крестятся, любуются, спрашивают, освящены ли иконы.

- Да, - Валерий Михайлович рассказывает об освящении икон в храме на Бутовском полигоне. - Это специально, по благословению афонских монахов. Икона «Всех святых в земле Российской просиявших» и храм на полигоне тоже «Всех святых». Там захоронения более трехсот святых новомучеников. А на нашей иконе пятьсот девятнадцать ликов святых. В том числе много святых нового времени, двадцатого века.

- Вот участь женщины - иконописца, - говорит Валерий Михайлович, - написала икону для Афона и больше никогда ее не увидит.

Икону рассматривают, прикладываются к ней и единодушно одобряют.

- Кому вы ее подарите?

- Святой горе.

- А именно?