Владимир Крупин - Море житейское

- А птицы чем будут питаться? - спросил я.

- Травой! - решил Федя.

- Пусть пьют, - сказал дядя, - лишнюю кровь отсосут.

- И то! - сказал Федя. - Пиявок я брезгую.

Я вспомнил, как они били щуку, и сказал:

- А привязать человека к дереву - до смерти искусают. Вот попробуйте. Вот хоть этим бреднем.

- Сам пробуй, - сказал Федя.

Еще забрели.

Темнело. Я окунал шею и лицо, спасаясь от комаров, а заодно греясь: в воздухе похолодало.

Бредень пришел пустой, если не считать мелочи, которую мы вытряхнули и оставили на берегу.

- А ну еще! - задоря нас, крикнул Федя.

- Да хватит вам! - не выдержал я. - Совсем уж обжадовели.

- В сам-деле, - согласился дядя, - набурлачились. Да и куда ее складывать, если еще.

- Рубахи снимем.

- Я не сниму, - злобно решил я.

- Тогда я штаны сниму, - решил Федя. - Что мне, в темноте-то по деревне и без штанов просквожу.

- Уходим, - сказал дядя, - Бог через раз улыбается.

Мы смотали на палки тяжелый бредень, понесли его: дядя спереди, я сзади. Кроме того, дядя нес ведро, я - щуку. Федя нес только мешок, потому что свободной рукой поддерживал штаны.

Дядя был выше меня, и с бредня мне текло на плечо. Я замерз.

- Сердце-то замочил, - упрекнул дядя, - дрожишь.

Как будто я был виноват. Он ускорил шаг.

Мы поднялись на обрыв. Сзади, на лугах остались высыхающие озера, полные рыбы. Тяжело шаркала сохнущая на ветру одежда. Комары отступились.

В деревне, в домах готовили ужин. Огонь под таганами давал отблеск на окна, как бы задернутые красными дрожащими занавесками. На дальнем конце деревни сухо и отчетливо щелкала колотушка ночного сторожа.

Пришли.

Хотели развесить сушить бредень, но Федя посоветовал оставить до утра.

Тетя Еня вынесла керосиновую лампу.

Стали, не переодеваясь в сухое, делить. Федя ногой потрогал щуку. Она слабо ущемила сапог.

- Неохота подыхать, - сказал Федя.

Дядя, хакнув, махнул топором.

- Отвернись, - сказал он. Я отвернулся. - Кому?

- Феде.

Феде достался хвост. Дядя отбросил голову в другую сторону, опрокинул ведро на траву. Рыба растеклась небольшим толстым пятном. Федя развязал рубаху. Дядя примерился и разделил кучу надвое. Рыба без-шумно и гладко подавалась под его рукой. Посмотрел, перекинул пару карасей слева направо, потом обратно.

- Смотри, Федь.

- Чего смотреть. Одно к одному.

- Отвернись.

Я отвернулся. Федя сказал:

- На парня-то надо. Слышь, Вася, парень-то лазил.

- В один дом, - сказал Вася.

Тетя Еня поддержала мужа. А мне и не нужна была рыба, я жил у них в гостях, но какая-то обида вдруг резанула меня.

- Ничего мне не надо! - крикнул я и убежал.

Вспоминаю и жалею дубовую бочку. Она могла бы еще служить и служить, но стали жить лучше, и бочка стала не нужна. А тогда, когда она появилась, мы въехали не только в кооператив, но и в долги. Жили бедно. Готовясь к зиме, решили насолить капусты, а хранить на балконе. Нам помогли купить (и очень недорого) бочку для засолки. Большую. И десять лет подряд мы насаливали по целой бочке капусты.

Ежегодно осенью были хорошие дни засолки. Накануне мы с женой завозили кочаны, мыли и терли морковь, доставали перец-горошек, крупную серую соль. Приходила теща. Дети помогали. К вечеру бочка была полной, а уже под утро начинала довольно урчать и выделять сок. Сок мы счерпывали, а потом, когда капуста учреждалась, лили обратно. Капусту протыкали специальной ореховой палочкой. Через три-четыре дня бочка переставала ворчать, ее тащили на балкон. Там укрывали стегаными чехлами, сшитыми бабушкой жены Надеждой Карповной, мир ее праху, закрывали крышкой, пригнетали специальным большим камнем. И капуста прекрасно сохранялась. Зимой это было первое кушанье. Очень ее нам хвалили. В первые годы капуста кончалась к женскому дню, потом дно заскребали позднее, в апреле. Стали охотно дарить капусту родным и близким. Потом как-то капуста дожила до первой зелени, до тепла, и хотя сохранилась, но перестала хрустеть. Потом, на следующий год, остатки ее закисли.

Лето бочка переживала с трудом, рассыхалась, обручи ржавели, дно трескалось. Но молодец она была! Осенью за неделю до засолки притащишь ее в ванную, чуть ли не по частям, подколотишь обручи и ставишь размокать. А щели меж клепками - по пальцу, и кажется, никогда не восстановится бочка. Нет, проходили сутки, бочка крепла, оживала. Ее ошпаривали кипятком, мыли с полынью, сушили, потом клали мяту или эвкалиптовых листьев и снова заливали кипятком. Плотно закрывали. Потом запах дубовых красных плашек и свежести долго стоял в доме.