Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

Наверное, прошло более полугода, когда мы впервые увидели Диму очень крепко выпившим. И кто-то в колонне громко сказал:

– Ну, всё, приехал пассажир.

Радости это ни у кого не вызвало, потому что почти каждый примерял его жизнь на себя. Для основной массы зэков пьянство на свободе является главным камнем преткновения, и не будь этого порока большинство из них и не знали бы, где находится милиция.

Все понимали, что «лиха беда начало». Потому что самое главное для пьющего, в прошлом, человека – это не начинать.

С того раза трезвым Диму мы почти не видели. Изменилась и Ксюша.

Если в начале их совместной жизни она «летала», то теперь стала выглядеть уставшей и подавленной. У неё появилось виноватое выражение лица, как будто она искала причину свалившегося на них несчастья в себе.

Однажды Ксюша появилась на работе с большим синяком под глазом. Такое случилось впервые за время наших за ней наблюдений.

На обратном пути мы увидели возле шлагбаума и Диму, как всегда, крепко поддатого.

Кто-то из колонны крикнул:

– Дима, вали в Горький, пока не поздно!

Дима улыбался незнакомой нам улыбкой. Так улыбается пьяный, которому море по колено.

…О том, что Ксюша «завалила» Димыча мы узнали рано утром на разводе.

Во время очередного избиения, Ксюша ударила его обухом топора по голове и убила.

Никто не жалел Диму.

– Правильно она завалила этого козла – слышалось со всех сторон.

– Жалко хорошую бабу.

Видимо так думали не только циничные и «отмороженные» зэки. Потому что менты сварганили ей самооборону, и получила она всего полтора года.

И все зэки радовались за Ксюшу и говорили, что менты, оказывается, тоже люди.

Один бывший детдомовец как-то рассказывал, что долго ждал, пока кипящая в чайнике вода самостоятельно превратится в чай.

В детских домах воспитанников мало готовят к жизни в «большом мире». Может быть, оттого многие из них совершают разного рода правонарушения или сводят счеты с жизнью.

Что-то подобное происходит и в местах заключения. Отбыв срок, бывшие заключенные не готовы к жизни на воле. И случается так, что хороший и трезвый специалист в лагере, после многолетнего срока, попадает в бюрократические клещи, где не прописывают, потому что нет работы, а на работу не берут, потому что нет прописки.

Об этом думают, об этом говорят и этого боятся.

Государство никак не пытается изменить, или, хотя бы улучшить сложившееся положение дел.

А потому сорокатрёхлетний Лёша Шапкин готовился к выходу на свободу очень тщательно. Набрав десяток адресов разных заочниц, он намеревался пристроиться где-нибудь в колхозе и тихо себе жить– поживать, никого не трогая и никому не мешая.

Правдами и неправдами он раздобыл себе хромовые сапоги гармошкой, в которые заправлял серые брюки-клёш.

Его тщедушный торс украшала новая тельняшка, которая эффектно смотрелась из под офицерского морского кителя с блестящими позолоченными пуговицами.

Время от времени, Лёша просил шныря достать из заначки его «прикид» и, одевшись, ходил по проходу барака вызывая улыбки, а то и откровенные насмешки других жуликов.

– Тебя, Лёша, в такой одеже, повяжут прямо на вокзале.

– Шапкин, ты же отстал от моды на весь свой четвертак. Так же ходили только после войны. И то недолго.

Но для Лёши эти их глупые шутки не доходили, потому что, просидев 25 лет, он о другой выходной одежде и не мечтал. Самые фартовые и крутые ребята с их улицы одевались именно так.

– Ну, понадобится и переоденусь, что же я вообще бык, но освободиться хочу в хромачах гармошкой и морском кителе.

И действительно, на вокзале, Лёша смотрелся экзотично, и к нему постоянно подходили какие-то подвыпившие типы, предлагая то выпить, то поиграть.

А так как Лёша категорически от всего отказывался, то на него стали наезжать и втягивать в конфликт, которого Лёша всеми силами старался избежать, имея на руках одну лишь справку об освобождении и удостоверение сварщика.

Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но подошедший немолодой капитан милиции всех разогнал, а Лёшу пригласил к себе в дежурку.

– Сколько отзвонил?

– Четвертной.

– Лихо. Это за что же?

– Да уже и не помню. Так по мелочам и накрутилось ещё из тех времён.

– Денег много везёшь?

– Да есть маленько.

– Вот, что я тебе скажу, браток. Ты до дому не доедешь. Ограбят, да ещё и с поезда выбросят. У тебя профессия есть?

– Двадцать лет на зоне сварным работал. Не жаловались.