Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

Голлан бубнит печально и смиренно: - Прости меня, Берти, но я Джона люблю, он славный паренек, жаль его портить. И зачем тебе нужно, чтобы он учил всю эту премудрость - латынь, алгебру?

- Ничего ты не понимаешь. - Но тут же умолкает, чтобы не хватить через край. Она чуть не сказала, что Голлан, сам не получивший образования, неспособен даже понять, что это такое.

Да и не хочет она продолжать этот спор, она еще к нему не готова. Например, она не может объяснить, для чего нужна латынь и алгебра. Она только уверена, что они необходимы как часть хорошего образования, то есть такого образования, которое создает человека определенного типа.

Каков он, этот идеальный человек, ей не совсем ясно, но когда она говорит об образовании, ей часто вспоминается отец, на старости лет вынужденный перебраться из собственного дома в жалкие меблирашки. Табита ни разу не видела отца пьяным, не слышала его застольных шуток. Для нее, помнящей его только в гордом смирении старости, он самый мудрый, самый благородный человек, сохранивший внутреннюю независимость наперекор любым невзгодам.

Возможно, потому, что в душе ее живет этот образ, и потому, что ее отец приводил иногда латинские цитаты и что он окончил университет, она и хочет обеспечить Джону такую же мудрость и независимость; впрочем, анализировать свои побуждения она не привыкла. Твердя, что Джон должен получить хорошее образование и поступить в привилегированную закрытую школу, она высказывает убеждение, которое сильнее логики.

Но именно поэтому упрямство Голлана ее пугает. До каких пределов он будет сопротивляться ее желаниям? Она чувствует, как он далек от нее по образу мыслей. Это человек совершенно иного склада. В его психологии уживаются неожиданные упрощения и неведомые глубины. Стоит ей прийти к выводу, что он человек недалекий, поверхностный, и вдруг какая-нибудь одна его фраза или взгляд поражают ее необычайной проницательностью, хитростью крестьянина, которому известны все увертки в борьбе с чужой волей. Даже в его смиренном отчаянии перед лицом ее гнева она готова усмотреть подвох.

- Я так хочу тебе угодить, Берти. Ну чем я провинился?

- Ты и не пытаешься мне угодить. А теперь вот не жалеешь ни Хэкстро, ни Джона.

Муж и жена глядят друг на друга. Кабаньи глазки Голлана словно наливаются кровью, готовые вспыхнуть от тлеющей в нем ярости. И вдруг он, к удивлению Табиты, говорит: - Твой сын, ты и решай. - И уходит.

А Табита уже полна благодарности и раскаяния. Огромное облегчение порождает в ней добрые чувства. Переодеваясь к обеду, она как бы невзначай отворяет дверь в гардеробную и спрашивает Голлана: - Ну, как сегодня шли дела на заводе?

Голлан вздрагивает, плечи у него болезненно дергаются. На лице недоверчивая грусть, угрюмость старой собаки сменяется недоумением, потом неподдельной радостью. - Берти, дорогая, родная моя, хорошо шли дела, отлично. Ты непременно приезжай, посмотри...

- Он, кажется, очень большой.

- Ну да, моя прелесть, моя дорогая, так и должно быть. Чем больше масштаб, тем меньше накладных расходов. Понимаешь... - Он входит в ее комнату, без умолку тараторя о производительности, о потребной площади пола. - И вся система новая, революционная. Мы все ставим на рельсы. Чтобы не рабочий шел к изделию, а изделие к рабочему. Каждый мотор на своей тележке.

И в полночь, облачившись в свою несуразную ночную рубаху - в ней он кажется мальчиком, у которого лицо преждевременно состарилось, а умения владеть собой еще нет, - он все толкует о том, какой колоссальный рынок сбыта уготован его новому мотору.

- Наступает эра дешевых автомобилей. Их будут производить тысячами.

- Я уверена, твой мотор будет иметь огромный успех.

- Конечно, как же иначе. Вот завтра я тебе все покажу.

Улучив момент, когда он в третий раз желает ей спокойной ночи, она небрежно роняет: - Да, кстати, я на пасхальных каникулах поищу репетитора для Джонни, чтобы он прилично сдал экзамены в Чилтон.

Пауза длится всего несколько секунд, а потом Голлан отвечает: - Да, да. Ты в этих вопросах понимаешь. Ты знаешь, что делать.

Мирные отношения зиждутся на принципе: каждый занимается своим делом. И отношения эти теперь сердечнее, чем когда-либо. Словно оба они, пока воевали и терзались страхом, научились ценить даже мелкие знаки расположения. Табита находит случай заметить, до чего Роб Робинсон способный инженер. Она побывала на новом заводе и очень всем восхищалась. Голлан урвал три дня отпуска, свозил ее в Париж и накупил ей на тысячу фунтов новых платьев.