Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

- Нет, Тимми, сюда нельзя. Нечего вам здесь делать, веселитесь дальше.

- Нэн! - взывает другой голос. - Я очень хорошо мою посуду!

- Нет, нет, Билл. Брысь отсюда, мальчики.

«Мальчики», ровесники Нэнси, а то и постарше, пробуют возражать, но в конце концов уходят. Она запирает дверь и возвращается на свое место. Никто нам не нужен, да, бабушка? - И сладко зевает. - На сегодня с меня их хватит.

- Да уж что верно, то верно.

По улице еще проезжают машины. Автобус, задержавшись у светофора, взревел и тронулся с места. Из гостиной долетает взрыв смеха, и тяжелые башмаки топают внизу по лестнице - кто-то, отпустив на прощание удачную шутку, отправился восвояси. Но от этих звуков тишина в кухне только отраднее, словно она существует сама по себе, отгороженная от мира спешащих автобусов и мужских острот. Теперь молчание нарушает только мягкое почмокивание младенческих губ, жадное, деспотичное.

- Слава тебе господи, уходят, - говорит Нэнси.

- А эта из моих. - Табита любовно разглядывает ложку с Вест-стрит. Серебро, и форма хорошая, без затей. Таких ложек сейчас не достать.

- Ох уж этот Джо с его столиком!

- Сколько же стоило это сокровище... и между прочим, за него заплачено?

- Сколько бы ни стоило, он себя оправдал - Джо второй месяц в хорошем настроении. Я одного боюсь - точно такой же выставлен в витрине у Баркера, что, если он увидит?

- Уж если он и сейчас недоволен... Ведь ему еще повезло.

Снова долгое молчание, а потом Нэнси задает вопрос, вызванный непривычным для нее усилием мысли: - И почему это мужчины никогда не бывают довольны, кроме как самими собой?

- Не только мужчины. Ты никогда не задумывалась над тем, почему мы молимся: «И остави нам долги наши»?

- А знаешь, бабушка, у Сьюки лицо уже почти человеческое. Она будет похожа на дедушку.

- Надеюсь, она унаследует его глаза.

- Ну давай, давай, Сью. Дурацкая манера у этих младенцев, перестанут сосать и смотрят на тебя, как на дырявую бочку.

- А ты не давай ей сосать слишком быстро, - строго говорит Табита. Пусть передохнет. Дай-ка ее мне.

Малышка, привалившись к плечу Табиты, кивает головой, слишком тяжелой для слабенькой шейки, и поводит круглыми голубыми глазами удивленно и осуждающе. И вдруг, не меняя выражения лица, громко срыгивает, а обе женщины заливаются смехом, точно втайне от всех одержали какую-то радостную победу.

- Ай-ай-ай, как грубо, - говорит Нэнси. - Наверно, надо ей теперь пососать с другой стороны.

- А сосок обмыла?

- Да ладно, сойдет.

- Как это ладно? О чем ты думаешь? - Табита в сердцах идет за ватой и борной кислотой. - Честное слово, Нэнси, ты неисправима. Нельзя тебе иметь детей... и ничего смешного тут нет.

- Ну хорошо, не сердись, очень спать хочется.

И эта сцена повторяется из вечера в вечер. Никогда еще Табита не ложилась так поздно, не уставала до такой степени и, однако же, не знала такого душевного довольства. Она черпает отдохновение в безмятежном покое Нэнси и, лежа без сна, думает: «Как удачно, что Паркин оказался таким хозяйственным, это его единственное достоинство, но для Нэнси неоценимое, сама-то она такая безголовая, такая неряха».

Ложится она поздно, а вставать нужно рано. Ведь на ней лежит почетная обязанность - магазины, а это значит, что выходить нужно до того, как они откроются. Она выстаивает длиннющие очереди, так что отекают ноги и начинается сердцебиение. Но думать об этих сигналах опасности некогда, есть проблемы более насущные. Остаться ли в этой очереди и купить что-нибудь мясное на ужин Паркину, рискуя упустить в другом магазине чулки, позарез нужные Нэнси, или же сразу бежать на угол, там, говорят, на детей дают апельсины. Какая перспектива страшнее - увидеть лицо Нэнси, когда Паркин, глянув на ее толстые икры, будет брюзжать: «Опять чулок поехал, Нэнси, ну и распустеха!», или Джеки и Сьюзен с рахитичными ножками?

Очередь колышется, шаркают ноги, и ее мучительные колебания выливаются в горестный возглас: - Ох уж эти очереди!

- Правда что ох, - сердито отзывается молодая женщина, стоящая рядом. У меня вон дети оставлены одни, заперла в комнате. Правительству-то на это начхать.

Со всех сторон звучат раздраженные голоса, подстрекаемые той же тревогой и нетерпением:

«Они-то, поди, в очередях не стоят».

«Им женщин не жалко, они мужчины».

«А уж если которая женщина в правительстве - эти всего хуже».

Смирный старичок в золотых очках возражает виноватым тоном, что правительству не под силу справиться с нехваткой товаров, но сердитый голос обрывает его: - Слышали, будет заливать-то.