Джойс Кэри - Радость и страх. Рассказы

- Дорогая мама. Кит - безупречная жена.

- Ничего подобного, она тебя в грош не ставит. Считает, что ты ни на что не годен, и притом по моей вине. Ах, почему я не поверила Джиму? Оксфорд тебя сгубил.

Он утешает ее. Уверяет, что ему хорошо. Говорит, что будет вечно ей благодарен за то, что дала ему образование. - Господи, да без этого я мог бы стать вторым... - Он хотел сказать «Родуэлом», но не произносит этого имени, чтобы не вызвать новой вспышки. Но Табита уже на грани истерики, и он рад, когда удается наконец усадить ее в машину. И тут она прощается с ним долгим поцелуем, в котором и жалость и мольба. - Прости меня, Джонни.

- Но, мама, милая, ты для меня сделала все, что в человеческих силах.

Она мотает головой и, прижав к глазам платок, откидывается на подушки сиденья. Машина отъезжает, и Джон со вздохом облегчения поворачивает к дому. А впрочем, нет. Хватит с него на сегодня и Родуэла, и его учеников. И он опять бродит под деревьями сквера, удивленно думая: «Ведь это верно, я действительно обязан ей всем самым главным. Но как сделать, чтобы она это поняла? Не внушить ей этого, хоть ты тресни».

«Это все Кит, - решает Табита, возвратившись в Амбарный дом. - Потому он и не хочет уезжать, это она его отговорила. А мне он сказать правду не может, стыдно признаться, что он под каблуком у этой дряни. Да, Кит его погубила, и Нэнси тоже». И ее ненависть к невестке растет с каждым днем.

Когда на пасхальные каникулы Нэнси, как обычно, отправляют в Челтнем к незамужней тетке, Табита думает: «Эта женщина готова убить родную дочь, лишь бы не подпускать ее ко мне».

Когда на пасху Кит и Джон, как всегда, уезжают в Уэльс с компанией альпинистов, Табита, как всегда, делает выводы: «Знает ведь, что Джон боится высоты. А ей что, пускай хоть разобьется насмерть. Она тогда утешится с Родуэлом».

И когда из Уэльса приходит телеграмма: «Ничего страшного, не верь газетам, целую» - к ее испугу примешивается злорадство. «Чуяло мое сердце, что случится несчастье. Что она в конце концов убьет Джона».

И, несмотря на протесты Бонсера - у него расстройство желудка и он желает, чтобы за ним ухаживали, - тотчас едет в Уэльс. Джона она застает в постели с простудой. А несчастье все же случилось: один из туристов упал и сломал ногу; остальные пошли к нему на выручку, но не успели вернуться засветло и провели ночь в горах, в мокром тумане.

Кит раздосадована приездом Табиты. Говорит, что перевозить Джона никуда не нужно. Ему уже лучше; врач сказал, что ничего опасного нет.

- Он не знает, какие у Джона легкие.

- Но я-то знаю. У него уже пять лет ничего не было, даже астмы.

Обе женщины нервничают. Им страшно друг с другом. На следующий вечер у Джона резко поднимается температура. Срочно вызывают врача. Тот качает головой. - Пневмония. Я этого опасался.

Табита требует специалиста, сиделок, кислорода.

А Кит отказывается понять, что ее муж умирает; и даже когда он уже умер, продолжает твердить, что он в коме и его еще можно оживить. А потом набрасывается с упреками на врача: - Вы, наверно, не понимаете, что это был не рядовой пациент. Мой муж был видным ученым, а вы не сумели его спасти.

Она бушует весь день, пока Табита наводит справки, договаривается о похоронах. Потом заявляет, что похоронить Джона нужно на местном кладбище, где уже есть могилы альпинистов, погибших в горах. «Джон был бы доволен. Он любил горы».

Табита молчит - не из сочувствия к Кит, из уважения к вдове.

- Кое-кто думает, что это я его сюда притащила, - холодно замечает Кит. - Но это не так. Он любил горы, говорил, что это хороший отдых от книг, что здесь у него рождаются идеи...

- Идей у Джона всегда хватало, а вот здоровья настоящего не было.

- Вы хотите сказать, что я его убила?

- Нет, конечно. Но последние годы у него был такой усталый вид. Все-таки Эрсли - это не то, что ему было нужно.

- Но вы же знаете, как ему там нравилось. Там столько всего происходит, такая интересная общественная жизнь.

- Жаль, что он так мало виделся со своими друзьями. Политика-то его никогда особенно не интересовала.

- Вы еще будете утверждать, что я отваживала его друзей?

Табита молчит - что тут скажешь. Хоть этого-то могла бы не отрицать. А Кит не унимается: - Он вообще был страшный нелюдим. Даже дома, когда у нас собирались гости, приходилось его упрашивать, чтобы вышел посидеть с нами. Я всегда чувствовала, что если бы он перешел работать в Оксфорд или в Кембридж, то совсем оторвался бы от жизни.